Книга Семь стихий мироздания, страница 35 – Ирина Крупеникова

— Внешность, — ответил Гор. — Блеск волос в первую очередь.

— И то, что в человеческом облике мы были сросшимися близнецами, — добавил Грег.

Серафима опередила Данилу и уточнила сама:

— Значит, перламутровый блеск в волосах — материнская черта? И Оливул ее не имеет?

— Оливул седой от рождения. Быть может отец и принял бы какие-то меры в отношении нас, только вскоре после нашего появления на свет он погиб в бою вместе с матерью.

— Она была воином? — удивился Данила.

— Можно сказать так, — ответили близнецы.

Время перевалило за полночь. Грег и Гор уснули, Каляда сидела не двигаясь, из чего Данила заключил, что и она спит. Ветер за стенами грота утих, и пилот рискнул выбраться наружу.

Впереди простиралось черное безбрежие Топей. Данила долго всматривался в неподвижную тьму: ни всполоха, ни звука. «Да кто же ты, черт возьми! Почему ты меня знаешь, почему я не помню тебя? — он отчаянно слушал тишину. — Ответь, хватит загадок. Кто ты? Может быть тоже неизвестный брат? Ответь!» Ночь молчала.

На плечо опустилась крепкая рука. Данила вздрогнул и непроизвольно схватился за пистолет.

— Извини, если помешала, — спокойно заговорила из темноты Каляда; Тимохину показалось, что он видит ее добрую улыбку. — Не спится? — продолжала она негромко.

— Летучки проверял, — соврал пилот и, помедлив, со вздохом признался. — Искал контакта.

— Это он был с тобой в гроте?

— Да. Вы слышали?

— Чувствовала, и давай все-таки на «ты».

— Попробую.

— Отлично. А насчет твоего друга-призрака у меня есть кое-что новое. Правда, сначала я хотела спросить тебя о Логе.

— А при чем тут Васька? — искренне удивился Данила.

— Может быть и не при чем. И все же. Скажи-ка мне, как он появился у вас в отряде?

— Прислали полгода назад.

— Ты уже служил здесь?

— Да, и моего стрелка как раз отозвали в другое подразделение. Вот Василия и определили на мой катер.

— А кто он родом? Он рассказывал что-нибудь?

— Васька все больше про сны свои рассказывает, — усмехнулся пилот. — Пунктик у него такой есть. Дрыхнуть может где и когда угодно, иной раз не растолкаешь!

— А кем он себя видит во сне?

— Охотником. Иногда, правда, про какую-то Мать-Зорю твердит. Может быть, конечно, это религия его Родины, не знаю.

— Понятно, — задумчиво отозвалась Серафима.

— А в чем дело? Что такого Васька мог натворить?

Каляда присела на камень.

— Интересная картина получается, — начала она. — Твой призрак пользуется собственным видом энергии, но когда он появляется, окружающий его фон полностью совпадает по всем параметрам с биологическим полем Лога. Как будто они питаются из одного источника, но для Василия этот источник родной, а для призрака — внешний, и даже, я бы сказала, навязанный помимо его воли.

— Ну и?

— Это наблюдения. Я не могу еще сделать выводы.

— А Рамзес? — вдруг осенило Данилу. — Его ты проверила?

— Он не дал согласия на зондирование. Я не имею права вторгаться в его сознание. А внешнее поле у него обычное.

Тимохин вздохнул.

— Так, всё остается на старых местах.

— Не унывай. Ты вспомнишь имя своего друга.

— Ладно имя! Вспомнить бы, кто это он сам-то.

— Имя человека — не просто слово. Древние народы считали, что в имени сокрыта сама душа. В их легендах герои, узнавшие имя врага, низвергали его проклятием. Именем будили духом и возвращали к жизни любимых. Кто знает, может быть твой друг ждет от тебя свое Имя. Твоя память даст ему силы вырваться из плена.

— Бабушкины сказки!

— Не веришь? — женщина — Данила не мог отделаться от этого ощущения — изучала его, несмотря на полную темноту вокруг.

— Хотел бы верить, наверное, но…

Он осекся, вслушиваясь в завывание ветра в горах. Серафима поднялась на ноги:

— Что происходит?

— Я… я не знаю.

Каляда сконцентрировалась на восприятии скрытых токов пространства.

— Кто-то ищет сенсорный контакт. Слабо… как слабо! — проговорила она.

Из грота раздался короткий крик в два голоса. Серафима и Данила бросились в пещерку. Тимохин отстал, врезавшись ногой в большой камень, а Каляда, видевшая в кромешной ночи как кошка, в мгновенье пересекла пляж и оказалась возле близнецов. Юноши сидели, плотно прижавшись друг к другу, и волосы обоих ярко блестели в темноте.

— Мы нашли Оливула! — воскликнули они, увидав Серафиму. — Мы почти добились контакта!

Приковылял Данила.

— Живы? И надо было так орать?

Они отмахнулись.

— Юля с ним? — спросила Каляда.

— Кажется, он пытался нам сообщить, что она цела и невредима, — продолжал Грег в одиночку.

— Они блуждают в подземных лабиринтах! — подхватил Гор.

— Кто вышел на контакт? Вы сами? — Серафима держала близнецов за плечи.

— Мы открылись, а он к тому моменту уже сам нас искал.

— Надеюсь, ваш братец знает, как выбраться из подземелья и вывести девчонку? — встрял Данила.

— Похоже, не очень, — вздохнули Грег и Гор.

— Данила, — перебила Каляда, — разбуди Василия. Скорее.

В напряженном голосе женщины звучала тревога. Грег и Гор притихли, а Тимохин подошел к приятелю.

— Не вижу ничего, — пробормотал он, щупая рукой пустоту. — Свет дайте кто-нибудь!

Гор поднял тепловую шашку, осветив место, где сидел Лог. Данила отпрянул.

— Его нет!

Каляда ощупала комбинезон, оставшийся на песке.

— Никто ведь не выходил. Не мог же он раствориться? — рассеянно пробормотал Тимохин.

— Если он экзообраз, почему бы нет? — отозвался Грег.

— Какой еще «образ»?!

— Данила, — светло-карие пронизывающие глаза Каляды смотрели на пилота грустно и спокойно, — они правы. Василий не был человеком.

— Нет… Чушь какая-то! Мы служили вместе полгода, он был моим стрелком. Да и ваши князья с образами появились у нас всего три дня назад!

— Я полагаю, эта планета была захвачена Игрой давным-давно. До сих пор живы забытые сюжеты, и между ними новый экзистор натянул свои потоки. Василий — образ старой Игры. Возможно, его сны как раз и являются фрагментами первой формы Мира. А нас всех и все то, что мы видим, он воспринимал сном. Его тело существовало в нашем измерении за счет струи экзорной энергии, пробившейся в нашу реальность. Несколько минут назад произошел обрыв: кто-то выдернул передаточное звено из цепи. Возможно, это освободился от оков твой незнакомец.