Книга Исход, страница 104 – Олег Маловичко

Так они сидели не меньше минуты, молча. Потом он вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул Глаше. Она развернула и стала читать. Посмотрела недоуменно на Сашку. Он выдержал взгляд.

— Нет, — сказала Глаша. — Я не могу.

Сашка заикался, а сейчас ему трудно было говорить еще из-за разбитой губы. Он поднял руку, чтобы Глаша не прерывала его, и начал:

— Я тэ-ть… ть… тебя люуу бэ-лю. — Он не хотел выглядеть смешным, и от этого волновался еще больше и заикался сильнее. — Я хэ… хэ… хэха-ачу чтобы вы с нэ-Никитой бэ-были щ… ща… счастливы. Вэ-вы не будете с ним… Он п-плохой человек. С-сэ-страшный. А т-ты… ты м-моя едэ-динственная…

Он гнал слова изо рта, выталкивал с силой, летела слюна, и ему было стыдно, что он говорит так некрасиво самые правильные и лучшие в его жизни слова.

— Т-ты одна для мэ-меня… Дэ-другой нет… Т-ты моя жизнь, пэ пэ… поним мэм… м…

— Я понимаю, Саша.

— К… к… к… — Он покраснел, напрягся, но не смог перескочить через эту «к» и заплакал от злости и унижения, обхватив лицо ладонями. — Я х-хочу с тэ-тобой быть. И с Нэ-Никитой. Я люблю вас. Вы м… м… моя сэ-семья.

— Мы тебя тоже любим, Саша.

Он поднял голову. Она впервые сказала «мы», и это слово придавило Сашку счастьем.

— Но я не сделаю, о чем ты просишь. Не смогу убить.

Он боялся, что будет заикаться, и заранее написал все на бумаге.

— Уходи с… са-а-амной.

— Куда? У меня Никита.

Он согласно кивнул, извиняясь за свой эгоизм, — не подумал о ребенке.

— Приходи сюда. — Глаша взяла его за руку. — В это же время, мы всегда здесь гулять будем.

Позвали Никиту. Сидели, разговаривали о пустяках, больных тем не касались. Глаша не стала рассказывать, что случилось в их доме вчера утром.

Она проснулась от шума за стенкой. Там была какая-то суета, что-то двигали и говорили коротко, нервно, торопились. Никита сопел рядом. Он в последние дни стал нервным и часто просыпался среди ночи, и она взяла его к себе в постель, а Сергея переселила на кухню. И была этому рада. Стараясь не касаться сына, она встала, набросила халат и прошла на кухню. Сергей пил горячий отвар из смородиновых листьев. Она сквозь сон слышала, как его будили ночью.

— Что случилось?

— Ерунда.

— А у соседей?

— Переселяются.

— Зачем?

Вторую половину дома делили три семьи — старики Иевлевы из соседней деревни, Тамара Репенко с сыновьями-двойняшками и брат и сестра из Бутова, Веня и Женя, оба долговязые, с соломенными волосами.

— Им дадут другой дом.

— А кто будет здесь жить?

— Гостюхин и четверо его ребят.

— Я не хочу.

— Если б не он, меня б убили.

— Кто? Что ты говоришь?

Он рассказал. Она слушала, чувствуя, как внутри нее все проседает, и тело охватывает нервная волна окончательного решения. Она уже знала, что скажет, и еле дождалась, пока Сергей договорит. Она долго, слишком долго терпела, и труднее всего было вытерпеть эти последние секунды.

— Я ухожу от тебя.

— Что?

— Я тебя не люблю. Пока ты не пришел, все хорошо было. От тебя одно несчастье.

Он встал и пошел к ней, раскрыв руки и покровительственно маня ладонью. Она отступила на шаг.

— Не прикасайся ко мне, заору!

Глашу трясло, и она знала: стоит ему ее коснуться, она заорет и будет с ним драться, потому что даже находиться с ним в одной комнате ей было неприятно. Сергей взял ее за плечо, и она заорала во весь голос. Он держал крепко, и она стала вырываться, и тогда он встряхнул ее и дал пощечину, такую сильную, что голова мотнулась, в ухе зазвенело, а во рту появился привкус крови. От неожиданности она замолчала.

Сергей крепко держал Глашу за локти и смотрел не на нее, но сквозь. Его глаза были покойны и пусты.

— Прости. У тебя истерика.

Чем спокойнее был его голос, тем сильнее закипала в ней ярость.

— Я тебя ненавижу! — сказала Глаша высоким и напевным от сдерживаемого гнева голосом. — Я не жила с тобой, а девять лет умирала и себя уговаривала… Я не знаю, плохой ты, хороший, мне плевать, я не хочу быть с тобой, слышишь, ни одного дня! Я и так много потратила, ты меня достал уже, пусти!

— Как мне править лагерем, — зашипел Сергей, и в этом вопросе Глаша услышала приговор, — если я с семьей справится не могу? Я не дам тебе все испортить. Все как было. Никуда вы не уйдете. Никаких разговоров.

— Пусти ее!

Оба не заметили, как вошел Никита. Он смотрел на них снизу вверх, сонный, всклокоченный, и Глаша подумала, что пижамка уже мала, штаны чуть не до колен, надо новую, но где взять.

— Вернись к себе, — повелительно бросил Сергей.

— Не стой босой на полу, — сказала Глаша.

— Отпусти маму, — упрямо произнес мальчик.

Сергей разжал руки. Глаша бросилась к сыну. Они заперлись в спальне и сидели, пока Сергей не ушел. Никита трясся. При Сергее крепился, а теперь нервы выходили с дрожью.

— Что делать, мам?

— Молись, сынок.

Глаша не знала, что Сергей сразу позвал к себе Севу и велел не спускать с нее глаз, но так, чтобы она не видела. И сейчас Сева наблюдал за ними, укрывшись за низким колючим кустом.

Сева был рад, что они разделились. Видел, как Глаша с сыном пошли к лагерю, и вжался в землю, когда они проходили рядом. Сашка смотрел им вслед и ушел, только когда они скрылись за деревьями.

Сева пошел за ним. Пусть отойдет подальше: с ним могли быть другие, и Севе не хотелось, чтобы его крики были слышны в лагере.

Сашка, с уважением отметил Сева, обладал хорошим чутьем. Чуть не каждую минуту оборачивался, чувствовал слежку, но Сева держался за деревьями, перескакивая от одного к другому, и шел так, чтобы его шаги совпадали с Сашкиными и тот не мог отличить звуков.

Когда расстояние от лагеря стало достаточным, Сева вышел из-за дерева и громко хрустнул веткой. Сашка обернулся, их взгляды встретились. За мгновение Сева глазами сказал Сашке все.

Сашка бросился бежать, Сева — за ним. Сашка не был хорошим бегуном, и Сева бежал вполсилы, досадуя, что настоящей погони не получится. Он нагнал Сашку, свалил с ног мощным толчком в шею, добавил два сильных удара в голову и один по почкам, чтобы отбить охоту сопротивляться, и швырнул к дереву. Сашка упал. Из карманов вылетели сигареты и свернутая вчетверо записка.

Сева распутал веревку, которую носил под одеждой, на поясе для таких случаев. Вытащил нож, срезал с Сашки одежду, привязал голого к осине. Он носил с собой полиэтиленовый пакет, и ушел с ним искать ручей. Принес воды и, как мог, обмыл Сашу. Разделся догола и обмыл себя. Сашка что-то кричал, он не стал вслушиваться. Было морозно и хорошо. Он почувствовал, как кожа покрывается сыпью мурашек, а стручок и мошонка становятся такими маленькими, что, кажется, их нет, тело втянуло.