Книга Валис, страница 13 – Филип Киндред Дик

Жирному вспомнился знаменательный фрагмент из «Парсифаля»: «Здесь время превращается в пространство». В своем религиозном опыте в марте 1974-го Жирный наблюдал расширение пространства: медленно и неуклонно, ярд за ярдом, до самых звезд. Было такое впечатление, будто вокруг Жирного убрали стены. Он чувствовал себя котом, которого вывезли за город в закрытой коробке, а достигнув места назначения, выпустили. Ночью ему снилась бесконечная пустота, но эта пустота была живой. Пустота все расширялась – абсолютная, тотальная пустота, в то же время обладающая индивидуальностью. Пустота выразила удовольствие при виде Жирного, который во сне не обладал телом. Он, подобно пустоте, просто парил, воспринимая какое-то тихое мурлыканье, вроде музыки. При помощи этого мурлыканья пустота общалась с ним.

– Из всех людей, – говорила пустота, – из всех до единого, ты мой самый любимый.

Пустота жаждала объединиться с Жирным Лошадником, только с ним из всех когда-либо существовавших людей. Подобно пространству, любовь пустоты была безграничной, пустота и ее любовь заполняли все. Так счастлив Жирный не был никогда в жизни.

К нему подошел санитар.

– Мы продержим вас здесь четырнадцать дней.

– Мне нельзя пойти домой? – спросил Жирный.

– Нет, мы считаем, что вы нуждаетесь в лечении. Вы еще не готовы отправиться домой.

– Зачитайте мне мои права, – сказал Жирный. Он был ошеломлен и испуган.

– Мы можем держать вас четырнадцать дней без постановления суда. После этого, если так решит суд и мы сочтем необходимым, можем продержать еще девяносто дней.

Жирный знал: если он скажет хоть слово, его запрут на девяносто дней. Поэтому он ничего не сказал. Когда сходишь с ума, быстро учишься вести себя тихо.

Свихнуться и попасться на этом – значит почти наверняка отправиться за решетку. Теперь Жирный это знал. Кроме лечебницы для алкоголиков, в графстве Оранж имелся и сумасшедший дом. Именно сюда и угодил сейчас Жирный, причем не исключено, что надолго. Тем временем Бет наверняка забирала все, что хотела, из их дома и перевозила на новую квартиру. Она отказалась сказать Жирному адрес, не назвала даже город.

На самом деле, хотя Жирный не знал тогда об этом, в результате его неосмотрительности он задолжал за дом, за машину, перестал оплачивать счета за электричество и телефон. От Бет, расстроенной физическим и душевным состоянием бывшего мужа, трудно было ожидать, что она возьмет на себя решение созданных им проблем. Поэтому, когда Жирный вернулся из больницы, он обнаружил холодильник в луже воды, полное отсутствие машины и извещение: его лишили права выкупа дома. При попытке позвонить кому-нибудь и попросить помощи Жирный услышал в телефонной трубке мертвую тишину. Это окончательно добило его. Впрочем, он понимал: сам виноват, такова его карма.

Однако в тот момент Жирный ничего подобного не подозревал. Он знал только, что просидит под замком по меньшей мере две недели. Еще кое-что ему рассказали другие пациенты: за эти две недели графство Оранж выставит ему счет. Сумма, включая оплату за услуги палаты интенсивной терапии, превышала две тысячи долларов.

Жирного отвезли в больницу графства, поскольку денег на частную клинику у него не было. Теперь он на собственной шкуре почувствовал, что быть сумасшедшим еще и стоит немалых денег – помимо того, что тебя держат взаперти. За сумасшествие тебе выставят счет, а если ты не хочешь или не можешь платить, подадут в суд, а если не выполнишь решение суда, то за оскорбление этого самого суда сядешь за решетку.

Если вспомнить, что попытка самоубийства Жирного проистекала из глубокого отчаяния, прелесть его нынешнего положения как-то исчезает. Рядом с ним на кушетке из пластика и хрома толстая старуха продолжала сблевывать свои таблетки в пластиковый бачок, заботливо предоставленный администрацией. Подошедший санитар взял Жирного под локоть, чтобы отвести в отделение, где ему предстояло провести две недели. Это отделение называлось Северным. Жирный покорно последовал за санитаром из приемного отделения в Северное, где за ним снова защелкнули замок.

«Вот гадство!» – сказал себе Жирный.

Санитар сопроводил Жирного в палату – вместо шести коек там стояли две кровати, – а потом в маленькую комнатку для опроса. «Всего пару минут», – сказал санитар.

В маленькой комнатке находилась девушка-мексиканка, коренастая, с грубой темной кожей и огромными глазами. Невероятно темными и добрыми глазами: они были словно два огненных озера. Жирный остановился как вкопанный, увидев эти пылающие, добрые, огромные глаза.

Девушка держала в руках журнал и показывала напечатанную картинку, изображающую Царствие Небесное. Журнал, как понял Жирный, назывался «Смотровая башня». Девушка, улыбающаяся Лошаднику, была свидетельницей Иеговы.

Мягким, тихим голосом она сказала Жирному (не санитару):

– Господь наш приготовил для нас место без боли и страха. Видите? Животные мирно возлежат вместе, лев и ягненок, как должны возлежать и мы, все мы, друзья, возлюбившие друг друга, не зная ни страдания, ни смерти, на веки вечные с Господом нашим Иеговой, который любит нас и никогда не оставит, что бы мы ни делали.

– Дебби, пожалуйста, покинь помещение, – попросил санитар.

По-прежнему улыбаясь Жирному, девушка показала на грубо нарисованных корову и ягненка:

– Все твари, все люди, все живые создания, большие и малые, будут нежиться в тепле любви Иеговы, когда приидет Царствие. Вы думаете, это еще не скоро, но Христос Иисус уже сегодня с нами.

Закрыв журнал, девушка с улыбкой вышла из комнатки.

– Извините, – сказал санитар.

– Ни фига себе, – потрясенно пробормотал Жирный.

– Она вас расстроила? Простите. Ей запрещают читать подобную литературу; наверное, кто-то подсунул.

– Все в порядке, – ответил Жирный. Он был изумлен.

– Давайте запишем ваши данные, – начал санитар, вооружившись планшетом и ручкой. – Дата рождения?

«Ну, ты и дурак, – подумал Жирный. – Долбаный дурак! Бог здесь, в твоем долбаном сумасшедшем доме, а ты и не знаешь. Ты видишь его, но не ведаешь этого. Бог уже вошел в тебя, а ты и помыслить такого не можешь».

Жирному стало хорошо.

Он вспомнил девятый параграф своей экзегезы.

9. Он жил давным-давно, но по-прежнему жив.

Он по-прежнему жив, подумал Жирный. После всего, что произошло. После таблеток, разрезанного запястья, угарного газа. После того, как его посадили под замок. Он по-прежнему жив.

Минуло несколько дней, и любимым обитателем психиатрического отделения стал для Жирного Дуг. Этот крупный молодой гебефреник никогда не надевал нормальной одежды – постоянно ходил в больничной рубахе с открытой спиной. Женщины в отделении мыли, расчесывали и стригли волосы Дуга, поскольку сам он был беспомощен. Дуг не принимал происходящее с ним всерьез, разве что когда пациентов приглашали к завтраку.