Онлайн книга «Отягощенные злом»
|
– Это вы совершенно правильно говорите, дама. Снег зимой – это самое первое дело. – То-то Рейган радуется! – У них там – тайфуны. Я вам так скажу, что уж лучше пусть будут дожди, чем тайфуны… Шесть человек до кассы. Грузный седой дядька, стоявший передо мною, повернулся ко мне вполоборота и, напрягшись, выдавил заветное: – Осень в этом году. Все тянется и тянется… Я напрягся и ответил: – Да. Полгода уже тянется. – И не говорите. Когда она кончится! До кассы оставалось всего четверо, но тут из сметанной очереди прискакала бабка и, рассыпаясь в корявых извинениях, пристроилась второй. Она там занимала, оказывается, старая карга. Дядька передо мной еще раз поднатужился и пошел по новой: – Когда осень, обязательно дожди. Случая такого не припомню, чтобы осень – без дождей. Я не успел сообразить ответ, как из-за спины моей уже подхватили: – Это вы правильно говорите, мужчина. Только в Африке этого нет. – И в Австралии! – объявил дядька с неожиданным апломбом, но тут же спохватился: – Хотя точно утверждать не могу. В Австралии, может быть, и есть. Южное полушарие все-таки… Я был уже третьим от кассы, но тут подошла особа в шляпе и с банкой сметаны в руке и сказала моему дядьке: – Я, кажется, перед вами занимала… – А, пожалуйста, – сказал дядька с готовностью и потеснился ко мне. Особа вперлась. Я оглянулся. Народу-то за мной стояло всего два человека. Нет, ей обязательно надо использовать свое право. Ладно, я четвертый, переживу… А вот я и опять третий… И вдруг раздался странный звук, что-то вроде сдавленного мычания. Что-то треснуло. Банка со сметаной упала на кафельный пол и разлетелась белой многоконечной звездой. Дядька шарахнулся и наступил мне на ногу, а особа в шляпе, хватая воздух пальцами в черных нитяных перчатках, стала медленно падать вбок от очереди. На секунду все замерло. Раздался короткий взвизг. Я стоял столбом в обычном своем для подобных ситуаций ступоре. Особа в шляпе мягко, как волейболист, упала на спину, и сейчас же тело ее противоестественно выгнулось дугой, а голова несколько раз с силой ударилась затылком о кафель. Я все стоял столбом, уставясь на бьющуюся в судорогах женщину, но уже понимал, что это у нее какой-то припадок, приступ какой-то, и надо броситься и помочь ей, и я сейчас вот брошусь и помогу, только надо куда-то пристроить проклятую сумку с кефиром… Самое страшное, однако, заключалось в том, что люди вокруг, вместо того чтобы броситься женщине на помощь или хотя бы стоять столбом, как я, кинулись врассыпную кто куда, только бы подальше отсюда, сбивая друг друга с ног, с треском круша стойки и перегородки, нечленораздельно крича и панически взвизгивая. Тут перед глазами у меня вспыхнуло, и я на некоторое время отключился. Первое, что я, очнувшись, услыхал, был пронзительный, душераздирающий вопль Аэлиты: – Ты что наделал, облом тамбовский? Харя твоя непроспатая! Это же ученый из нового дома, каждый день сюда ходит! Я лежал щекой на кафеле, и кто-то осторожно стягивал с меня берет. – У них такое пятно должно быть лысое за ухом… – виновато и опасливо бормотал незнакомый сипловатый басок. – За каким ухом-то? За правым? За левым? – спрашивал другой голос, тоже сиплый и напряженно-испуганный. Голову мою осторожно повернули и положили на кафель другой щекой. – Нет у него ни хрена, – с явным облегчением и уже раздраженно сказал второй голос. – Ни за левым, ни за правым… Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие {57}. – Да я же вам говорю! – снова завопила Аэлита. – Ученый он, из нового дома на Балканской! – Так а чего он, понимаешь… – агрессивно-виновато сипел басок. – Чего, чего… В очереди человек стоял, вот чего! – Так а чего он на нее глядел? Так и вперился, как этот… – Ладно, давай хоть посадим его, что ли… Меня взяли под мышки и аккуратно посадили, прислонив спиной к прилавку-холодильнику. Две опухшие сизоватые физиономии возникли перед моим лицом. Амбалы разглядывали меня внимательно и с сочувствием. – Извини, друг, – просипел тот, что был слева. – Мы тебя за этого приняли… за громобоя… знаешь, который разрядом человека бьет… Уж больно ты страшно на эту бабу уставился… Прямо вызверился, как этот… В магазине не было ни одного покупателя. Припадочная особа тихо лежала головой в луже сметаны. Она уже моргала. – Продуктов-то сколько потоптали! – завопила Аэлита с новой силой. – Прилавок опять разнесли!.. Ну, чего встали, запойные? Вызывайте милицию! «Скорую» вызывайте! 18. Я сказал Демиургу: – Я очень прошу вас впредь не делать меня участником ваших экспериментов. Демиург ничего не ответил, а Агасфер Лукич мягко напомнил: – Сережа, ведь я же говорил вам: не надо нам кефира, обойдемся! Ведь говорил же! – Так масла же не было в доме ни крошки, – сказал я растерянно. 19. Остров Патмос на поверку оказался… Дневник. 19 июля (утро)
У Лема есть рассказ, как изобрели снадобье, от которого совокупляющийся человек терпит непереносимые мучения. Идея изобретателя: половой акт должен иметь исключительно функциональное значение {58}. Как называется рассказ? Не помню. И Мишель тоже не помнит. 19 июля. 20 часов 30 минут
Утром позвонил тренер: занятия по субаксу сегодня отменяются. Вообще все тренировки в доме спорта сегодня отменены. Вопрос: «Почему?» Ответ: «Вы что – сами не понимаете?» В газетах продолжается вчерашнее. По-прежнему гнев, стоны, проклятья, душераздирающие факты. Однако появились некоторые попытки теоретических обоснований. «Городские известия». В. Кривошапкин, заведующий отделом трудовых ресурсов. «Мы в принципе не против так называемых неедяк, которых все-таки правильнее было бы называть лицами с добровольно редуцированными потребностями (ДРП). Мы достаточно богаты, чтобы прокормить их, одеть и обуть и даже обеспечить жильем. Тем более что уровень потребностей их в три-пять раз ниже среднего в нашем городе, и тем более что большая часть группы ДРП как-никак, а принимает участие в общественно полезном труде, причем берет на себя (пусть даже только спорадически) наименее престижные и непривлекательные работы. Я уже не говорю о том, что небезынтересный эксперимент некоторых семейств ДРП, посвятивших себя целиком воспитанию своих детей, не может не привлекать самого пристального и благожелательного внимания. Однако мы решительно против каких бы то ни было крайностей. А Флора, что бы ни говорили сердобольные ее защитники, это и есть та самая отвратительная крайность, с которой мы не можем позволить себе мириться…» |