Книга Диктатор, страница 67 – Сергей Снегов

— Дальше Войтюк сообщил: к моей оговорке, что не буду передавать сведений, приносящих вред моей родине, отнеслись с уважением. От меня ждут не предательства Латании, а сотрудничества на благо моей несчастной родины, угнетённой жестоким и мрачным диктатором. Жестокий и мрачный, именно такая формулировка в шифровке.

— Шифровку он вам не передавал? — поинтересовался Прищепа.

— Он уничтожил её. Он сказал, что с первого чтения запоминает наизусть любые тексты, а бумагу можно потерять. Деньги, мне предоставленные, — не плата за шпионаж, вероятно, и кортезам такая плата представляется неслыханно огромной, а ассигнования на политическую борьбу с Гамовым. Кортезия достаточно богата, чтобы выделить столько средств, сколько понадобится, чтобы свергнуть ненавистного диктатора. Вот такое отношение к вам, Гамов.

— Иного я и не ждал. Было ещё что интересное?

— Было. Кортезия, Родер и Нордаг в ответ на вашу «Декларацию о войне» готовят «Декларацию о мире». И эта декларация расчистит противникам Гамова дорогу к власти. Он не уточнил, кто они, но думаю, речь обо мне, а не о Маруцзяне с Комлиным.

— Согласен. Расчищать дорогу будут вам. Когда обнародуют декларацию?

— В шифровке об этом ни слова.

В разговор вступил Прищепа:

— Войтюк получает шифровки, которые потом уничтожает. Значит, у него есть какой-то агент, сносящийся с кортезами. Рано или поздно мы обнаружим его и перехватим шифрованные депеши.

— Ни в коем случае! — воскликнул Гамов. — Я уже говорил, что любой разоблачённый шпион — бесценное сокровище, и его надо оберегать от провала. А крупную игру с Войтюком может сорвать подозрение, что за ним следят. Надо вообще снять с него все формы наблюдения.

— Исполню, — без воодушевления пообещал Прищепа.

Гамов предложил мне и Прищепе поехать на военный завод. Вудворт удалился в своё министерство.

Ко дворцу подошёл личный водоход Гамова — бронированная машина на двух баллонах сгущённой воды. Впереди сели водитель и два охранника, в задней кабине мы трое. По городу водоход ехал не торопясь, за городом припустил. Снега ещё не сошли с полей, но разрыхлились и потемнели. По небу тащились тучи, метеогенераторы Штупы гнали их на восток, в далёкие горы, к Лепиню, там накапливались водные резервы страны. Близилась весна — холодная, неровная. Я боялся подходившей всё ближе весны. Мы не обеспечили её надёжной защитой, и в том была моя немалая вина. Продукция того завода, куда мы ехали, должна была решить участь войны. Но Штупа, не снабжённый в достатке энерговодой, мог уступить врагу в предстоящих сражениях. И я всё глядел в небо и всё прикидывал, хватит ли у Штупы энерговоды, чтобы в грозный час повернуть эти куболиги туч, несущиеся на восток, обратно на запад — на головы наступающего врага. Солнце уже неделю не показывалось над землёй, так густо шли тучи. Но хватит ли их? Океан весь в распоряжении кортезов, а воды в нём — неисчерпаемо.

Водоход углубился в лес. Здесь снегу было больше, он ещё висел на кронах сосен. И в лесу, естественном, разнорослом — старые высокие деревья глушили выдиравшийся к солнцу молодняк, — с залысинами полян, с багровыми пятнами болот, давно поглотивших снег, потянуло хвоей и прелью.

А затем машина ушла в ущелье, и её остановили. Три солдата с излучателями заглянули в кабины — проверить документы, но узнали Прищепу и дали дорогу. Я иронически заметил:

— Хороший актёр может загримироваться и под Прищепу, и даже под Гамова.

На следующем посту, уже у горы — в недрах её был смонтирован завод, — дежурный не ограничился тем, что кивнул Прищепе и прочёл пропуск, но и приставил к нему приборчик, похожий на ручку. От пропуска исходило излучение, удовлетворившее дежурного. Нам открыли въезд в гору.

Это был секретный завод, один из тех, какие мы стали спешно строить, захватив власть. Секрет был, конечно, не в том, что мы создаём водолёты. И при Маруцзяне их строили. Но мало. Первый наш водолёт я увидел, когда на нём прибыл Данило Мордасов отбирать трофейные деньги. Величайший секрет новых заводов был в том, что мы создавали на них водолётный флот таких размеров и такой мощности, какой ещё не знала планета.

Нас сопровождал дежурный инженер — чёткий, немногословный. Когда Гамов спросил его, сколько машин цех монтирует за неделю, он сделал вид, что не расслышал вопроса. Я шепнул Гамову:

— Не искушайте его. Выйдем, объясню, почему он не может ответить на ваш вопрос.

Гамов осматривал оснащённые водолёты, а я прошёлся по сборочному цеху. Вдоль стен высились штабеля баллонов со сгущённой водой. Их были тысячи — новеньких, сияющих полировкой. Насколько легче было бы Штупе, отдай мы ему энергобогатство, размещённое хоть в одном этом цехе! Насколько радостней стала бы весна, наступления которой мы все страшились. Но если бы даже надо мной занесли меч и приказали: «Отдай или умри!», я не отдал бы моему другу Штупе, защитнику неба нашей страны, ни одного из этих баллонов энерговоды.

— Семипалов, подойдите! — крикнул Гамов.

Он радостно наблюдал, как рабочие вставляют энергобаллоны в корпуса водолётов: сперва донные, отрывающие тяжёлую машину от земли, потом кормовые, создающие своей реактивной тягой движение вперёд, а под конец тормозные на носу. Гамова восхищали все производственные операции.

— Как всё просто, Семипалов! Водяной пар, в который вдруг превращается стекло в баллонах, бросает вверх тяжёлую машину, мчит её в воздухе наперегонки с птицами, потом плавно опускает на землю. Совершенство. Абсолютное совершенство!

— Конечно, совершенство! С маленькой поправкой. Даже двумя. Стекло в баллонах, называемое сгущённой водой или энерговодой, весит в двадцать раз больше обыкновенного стекла: маленький баллон с трудом несут четверо дюжих рабочих. И нет такой птицы, что могла бы посоревноваться в воздухе с водолётом: самый сильный ураган, генерируемый метеостанциями Штупы, отстаёт от боевого водолёта.

Ни я, ни Павел не стали просвящать Гамова в самой сложной операции — как обыкновенная вода превращается в сгущённую и становится аккумулятором исполинской энергии. В технологические детали он не вникал.

На обратном пути он сказал:

— Теперь объясните, почему инженер завода не мог рассказать, сколько водолётов выпущено в последнюю неделю?

— Это лучше меня объяснит Прищепа.

— Дело в том, что мы присвоили заводу шифр «три», — сказал Прищепа. — Что на заводе разведчиков врага не имеется, мы уверены. Но исключить наличие шпионов в столице было бы рискованно. В сводках этого завода военному министерству число водолётов уменьшается в три раза. На иных заводах коэффициент сокрытия доходит до девяти. Это значит, что если в сводке значится по такому заводу десять водолётов, то реально их произведено девяносто. И инженер растерялся — называть ли запретную истинную цифру или преуменьшенную в три раза.

Я поехал домой. Дома Елена что-то готовила на кухне.

— Ужинал? Я привезла немного вкусных вещей.