Книга Остров, страница 78 – Олдос Хаксли

Уилл сложил три благоухающих, исписанных небрежным почерком голубых листка и всунул их обратно в конверт. Лицо его ничего не выражало, но на самом деле он был очень зол. Зол на этого дурно воспитанного мальчишку, столь обольстительного в своей белой шелковой пижаме, и столь ужасающе глупого по причине своей избалованности. Едва ли не бешенство вызывал в нем запах духов от письма, написанного чудищем, а не женщиной, — ибо разве можно назвать женщиной ту, которая губит своего сына во имя материнской любви и непорочности и готова превратить его в крестоносца духа, швыряющего бомбы, под нефтяными знаменами Джо Альдехайда, во имя Бога и всевозможных Просветленных Учителей. Уилл злился также и на себя за то, что позволил этой нелепой и зловещей паре вовлечь его в коварный заговор против всего человеческого, во что он втайне, хотя и не говорил «да» в ответ, верил и чего страстно жаждала его душа.

— Что, идем? — с небрежной доверительностью спросил Муруган.

Для него было аксиомой, что если Фатима Р. распоряжается, повиновение должно последовать полное и незамедлительное.

Уилл, чтобы дать себе остыть, ответил не сразу. Он неторопливо обернулся и бросил взгляд на сцену. Иокаста, Эдип и Креон сидели на ступенях дворца, вероятно, дожидаясь прихода Тиресия. Bassoprofondo в облаке ненадолго задремал. Плакальщицы в черном продолжали пересекать сцену. Возле рампы юноша с Палы начал декламировать белые стихи:

Свет я Сочувствие — как несказанно

Проста ты, Сущность наша! Но Простак

Веками ожидал хитросплетения,

Чтобы Единое постичь во многом,

Всецелое — здесь и теперь, Факт — в выдумках;

Неизмеримость видя цельнотканой:

Где истина и доброта слились

С работой щитовидки, сердца, почек.

Бор с сытным сочетается обедом

И с голодом, и с колокольным звоном —

Нежданно льющимся в бессонный слух.

Громко зазвенели струны и запела флейта.

— Идем? — повторил Муруган.

Но Уилл поднял руку, призывая к молчанию. Марионетка-девушка вышла на середину сцены и запела:

Мозг — клеток три миллиарда,

Где мысль берет рожденье,

На всех шарах бильярда

Знак: «Вера» иль «Сомненье»;

Я — это мысль и вера,

Кипящие в реторте.

Кислот, ферментов мера,

Мечты — и ток в аорте;

Я — это небывалый,

Прочувствованный ход,

Где каждый атом малый

Пророчество несет.

Муруган, потеряв терпение, изловчился и пребольно ущипнул Уилла за руку:

— Вы идете или нет? — воскликнул он.

Уилл отдернул руку и сердито спросил:

— Что это вы делаете? Глупость какая!

Юноша, испугавшись, переменил тон:

— Я только хотел узнать, собираетесь ли вы идти к моей маме.

— Нет, не собираюсь, — отрезал Уилл. — Я не пойду к ней.

— Не пойдете? — воскликнул Муруган в крайнем изумлении. — Но она ждет вас. Она...

— Передайте своей маме, что мне очень жаль, но я должен нанести более неотложный визит. Умирающей, — добавил Уилл.

— У мамы к вам очень важное дело.

— Что может быть важнее смерти?

— Назревают серьезные события, — зашептал Муруган.

— Что? Я не слышу вас, — крикнул Уилл сквозь гул толпы.

Муруган с опаской огляделся и отважился прошептать чуть погромче.

— Серьезные, знаменательные события.

— Наиболее серьезные события происходят сейчас в больнице.

— Мы только что узнали, — сказал Муруган, но осекся и, вновь осмотревшись, покачал головой. — Нет, здесь я не могу говорить. Только не здесь. Вы должны пойти в бунгало немедленно. Нельзя терять ни секунды.

Уилл посмотрел на часы.

— Да, нельзя терять ни секунды. Пора идти, — сказал он Мэри Сароджини, — Ты поведешь меня?

— Да, — ответила девочка, и они пошли, взявшись за руки.

— Погодите, — взмолился Муруган, — погодите!

Мэри Сароджини и Уилл не останавливались, и ему пришлось пробиваться вслед за ними сквозь толпу.

— Что я скажу маме? — канючил Муруган, не отставая от них.

Испуг юноши был до крайности смешон. Уилл почувствовал, что от гнева не осталось и следа; он весело рассмеялся.

— Мэри Сароджини! Что ты ему посоветуешь? — на ходу спросил Уилл у девочки.

— Я бы рассказала маме все, как случилось, — ответила Мэри Сароджини. — Конечно, своей маме, — пояснила она, задумавшись на секунду. — Но ведь моя мама — не госпожа рани.

Девочка посмотрела на Муругана,

— Ты входишь в КВУ?

Конечно же, он не входил. Рани саму идею Клуба Взаимного Усыновления считала кощунственной. Мать дается ребенку Богом. Крестоносица Духа желала оставаться наедине со своей Богом предназначенной жертвой.

— Не входишь в КВУ? Какая жалость! А то бы мог пойти и пожить несколько дней у другой мамы.

Муруган, все еще страшась разговора со своей единственной мамочкой, поскольку поручение не было выполнено, продолжал твердить все то же, но под несколько новым углом.

— Но что мне скажет мама? Что она мне скажет?..

— Это узнать нетрудно, — ответил Уилл. — Иди домой и выслушай ее.

— Пойдемте со мной, — умолял Муруган. — Пожалуйста. — Он схватил Уилла за руку.

— Не трогай меня, кому я сказал! — возмутился Уилл.

Муруган поспешно убрал руку.

— Вот так-то лучше, — улыбнулся Уилл. В знак прощания он поднял свой посох. «Bonnenuit, Altesse». Ведите меня, Макфэйл, — добродушно повелел он девочке.

— Вы и вправду рассердились? — спросила Мэри Сароджини. — Или только притворялись?

— Я был зол не на шутку, — уверил ее Уилл. Вспомнив вдруг «Танец ракшасы», он крепко стукнул металлическим наконечником посоха в мостовую и пробормотал несколько соответствующих слов, — Надо было сразу затоптать гнев?

— Да, так было бы лучше.

— Почему?

— Муруган возненавидит вас, едва только страх оставит его.

Уилл пожал плечами. Какая ему разница! Но прошлое отодвигалось, и надвигалось будущее: они миновали увешанную лампами арку на площади и по крутой, извилистой темной улочке направились к больнице. Ведите меня, Макфэйл, — но куда? Впереди — еще одно проявление Вселенского Ужаса, а позади — все сладкие надежды на год свободы, на большой куш от Джо Альдехайда, заработать который оказалось так легко — да и не бесчестно, потому что Пала в любом случае обречена, И если рани нажалуется на него Джо, а Джо рассердится, позади также останется хорошо оплачиваемое рабство в качестве профессионального наблюдателя казней. Может быть, следует вернуться, отыскать Муругана и, принеся извинения, исполнить все повеления той ужасной женщины? Еще сто ярдов подъема, и сквозь деревья засветились огни больницы.