Книга Женщина-лиса, страница 3 – Кий Джонсон

Сад зарос деревьями. Сквозь мертвую прошлогоднюю траву пробивалась новая. Запустелая дорожка вела от главного дома мимо прудов к разрушенным воротам внизу сада. От одной дорожки расходились все новые и новые. Казалось, что все они никуда не ведут, просто вдруг обрываются.

Вечером было дождливо и холодно. Я проснулась раньше всех и вылезла из норы. Я села на краю выступа и стала смотреть через поляну на дом, на траву, тяжелую от дождя. Воздух пах холодом, плесенью и мокрой грязью. Я ловила облачка пара, которые образовывались от моего дыхания. Но скоро мне это наскучило.

Самка кролика голубино-серого цвета лакомилась кустиком зеленой травы на поляне. Они никогда не подходили так близко к нашей норе. Должно быть, дождь смыл наши метки — или кролик был простоват (возможно, даже больше, чем наша Мать).

Я еще не была голодна. Я даже не думала о еде до того момента, как легла на живот и осторожно поползла к кролику. Что еще я могла сделать? Во мне текла лисья кровь. Я была так близко, что чувствовала сладковатый мускусный запах кроличьей шкурки и видела, как подрагивают его усики.

Кролик поднял голову. Взгляд его вечно испуганных черных глаз остановился на мне. Я замерла и стала пристально смотреть на него. Такой взгляд парализует жертву. Хищник — жертва. Дождевая капелька соскользнула с моих ресниц и попала в глаз, заставив меня моргнуть.

Кролик убежал. Всего один прыжок, и он был уже далеко от меня. Через секунду он скрылся в зарослях сорняка. Я бежала за ним, разбрызгивая воду, но успела лишь увидеть, как он юркнул в свою нору под большим черным камнем.

Камень был покрыт маленькими отверстиями и трещинами. В них собралась дождевая вода и копошились личинки москитов. Вокруг камня не было деревьев — лишь грязь и белый песок.

Было совсем темно, когда я вернулась в нашу нору. Моя семья уже проснулась. Дедушка стоял под зданием и смотрел вдаль. Мать сидела с поднятой задней лапой и вычесывала блох. Брат играл с загнутой палкой, прыгая на один ее конец так, что другой подскакивал и ударял его сзади. Я рассказала им про кролика и черный камень.

— Рядом с этим камнем ловить кролика бесполезно, — сказал Дедушка.

— Почему? — Я лизнула лапу, чтобы согреть ее.

— У них там нора. Глубокая, прорытая под камнем так, что ты не сможешь подкопать ее. Единственный способ поймать кролика — загнать его подальше от этой безопасной норы.

— Это лунный камень, — сказала моя Мать. Я принюхалась к ней. Она никогда не говорила ничего, что имело бы хоть какой-то смысл — Он был на луне до того, как упал сюда. Но он помнит кроликов. Поэтому они там в безопасности. Потому что кролик живет на луне.

— О чем она говорит? — спросил мой Брат.

Дедушка с раздражением пожал плечами.

— О боге, — ответила моя Мать. — Кроличий бог живет на луне и наблюдает за ними.

Брат зарычал и припал к земле, как будто он боялся того, чего не мог понять, с чем не мог бороться. Холодный ветер взъерошил мою мокрую шерсть. Жизнь была для нас, лис, вещью практической: кто такой бог? Я никогда не нюхала его.

Мать продолжала:

— Кого видят кролики, когда умирают? Своего бога. У тануки-барсуков есть свой бог. Есть он и у мышей. У волов. У людей. У птиц нет. У кошек? Кто знает?

Я не могла ничего поделать — у меня на спине шерсть становилась дыбом. Я прижала уши к голове.

— А у лис?

— Нет никаких богов, — резко сказал Дедушка, заставив Мать замолчать.

Я всю ночь не могла согреться.

За оградой возвышалась гора, покрытая соснами и увитыми плющом кипарисами. Когда мы с братом учились охотиться, мы бродили по оленьим тропам и ловили маленьких кроликов.

С другой стороны сада, за поваленными воротами, были рисовые поля. Люди все время суетились там. Они делали небольшие углубления в грязи, смешивали навоз с водой и поливали склизкую землю. Однажды они изменили течение ручья, чтобы он тек по полям, превращая их в неглубокие озера. Комары и москиты тучами вились над полями. Я любила смотреть, как соловьи и яркие, словно покрытые эмалью, стрекозы ловят насекомых: в этом для меня было больше смысла, чем в действиях людей, которые я никак не могла понять. Если видишь жертву, ее нужно просто поймать. Зачем что-то еще?

За оградой из сосновых стволов, на другом склоне горы, стояли маленькие домики. Они были ниже и меньше, чем дома в саду. Это были жилища крестьян. Я редко видела их. Чаще чувствовала: эти здания пахли горящим деревом, испражнениями, домашней птицей и рогатым скотом. Люди тоже пахли. Иногда ночью, когда тусклые огни в их домах распространяли жирный запах и мерцали, как болотный газ, мы с братом прокрадывались к росшим у самых домов кустам. Изнутри постоянно слышались низкие бормочущие звуки, как журчание воды, или резкие и высокие, как крик птицы.

— Что это за шум? — чуть слышно выдохнул мой брат. — Это люди издают его?

— Похоже на лай.

— Нет, они все вместе, дома. Зачем им лаять? — спросил он.

— Может, они как собаки и лают от нечего делать? — Глупо было спрашивать: он знал не больше, чем я. — Давай заползем под пол, может, нам удастся услышать еще чего-нибудь.

Мой Брат выгнул спину и прижал уши.

— Дедушка говорит, что они опасны.

— Он старый. Может быть, его пугает то, чего мы не должны бояться.

— Да, но он такой мудрый…

— Но его здесь нет. Я больше и сильнее тебя, и я говорю, что мы можем идти.

Мой брат помотал головой, как будто хотел стряхнуть налипшую на морду паутину.

— Нет. Нет.

Он повернулся и убежал.

Я пригнулась и поползла под дом, но ничего не услышала. Когда я вернулась домой, Дедушка почувствовал исходящий от меня запах людей и укусил меня за загривок. Может быть, он и старый, но он был главой нашей семьи.

С тех пор я стала подползать к домам людей против ветра.

Такой была наша жизнь. Постепенно мы с Братом стали хорошими охотниками. Я исследовала сад, лес и поля. Я узнала много полезных запахов. Запах помета кролика, яиц из кладки, отметок тануки-барсуков и волков (хотя мы никогда не видели ни одного из них — они жили в лесу и, как говорил Дедушка, выходили только тогда, когда им не хватало пищи). Я убила и съела одного из котят черно-белой пятнистой кошки. Маленький вонючий комок шерсти с полупереваренной мышью внутри, он не стоил затраченных на него усилий. Моего брата ужалила оса, когда он был в заброшенном доме и обновлял свои отметки. Он болел целый день и ночь.

Когда мне удавалось, я наблюдала за людьми, но с меньшим интересом, чем за утками в ручье или за кроликами, которые щипали траву у лунного камня. Последние хотя бы были съедобными. Заброшенные дома и веранды, сараи, заборы и сады имения не имели для нас с братом большого значения: они были так же неизменны, как камни в лесу.