Книга Бурная ночь, страница 25 – Дебора Рэли

Еда? Как бы не так!

Подойдя к окну, Фредерик смотрел, как солнце опускается за деревья.

Единственным утешением для Фредерика было только то, что Йен и Рауль остались в Лондоне. Последнее, чего он бы желал, это, чтобы друзья стали свидетелями его смехотворных попыток привлечь к себе интерес этой строптивой леди.

Он сомневался в том, что хоть один из них встречал в жизни женщину, не пожелавшую сразу прыгнуть к ним в постель. Дьяволы ада! Да им, верно, приходилось запирать свои двери, чтобы защитить себя от их посягательств.

Конечно, им и не требовалось распускать хвост, как какому-нибудь бесстыдному фату.

Тихий стук в дверь прервал, необычные для Фредерика мрачные размышления, и, благодарный этому обстоятельству, он отвернулся от окна и крикнул слуге, чтобы тот вошел.

Ожидая, что с ужином придет Куин, Фредерик вдруг почувствовал, как сдавило грудь, кровь воспламенилась при виде Порции Уокер, переступившей через порог его комнаты.

Она была такой крошкой, что могла бы поместиться у него в кармане, и все же ухитрялась заполнить всю комнату, своей женской властью, и сладостным ароматом полуночных роз.

В одно мгновение потрясенный и плененный этим неожиданным явлением, Фредерик в молчании смотрел, как она скользит по комнате. Что бы там ни было, она была красива! Даже в этом уродливом сером платье, пригодном разве что для мусорной кучи, она умудрялась выглядеть экзотически прекрасной с волосами цвета воронова крыла и фарфоровой кожей.

Порция приблизилась к постели.

О да! Именно здесь и было ее место. А все, что ему требовалось – это сделать, несколько шагов вперед, и он мог бы сгрести ее, сбить с ног и…

Его горячечной фантазии, тотчас же пришел конец, едва он с опозданием заметил, что Порция водрузила на низкий столик поднос с едой.

Но, черт возьми, Фредерику совсем не нравилось, что она прислуживает ему, как горничная. И еще больше ему не нравилось то, что она пришла сюда потому, что считала его животным, только и ждущим удобного случая, чтобы наброситься на бедную служанку, оказавшуюся у него на пути.

Когда Куин открыл ему неприглядную правду, Фредерик был изумлен и ошарашен тем, что его ошибочно приняли за обычного сладострастника. Господь свидетель, такое с ним случалось нечасто.

Но теперь, когда голова болела, а тело терзало неутолимое желание, он почувствовал, что вопреки своему обычному спокойному темпераменту находится у последней черты.

– Что вы делаете, Порция?

Она выпрямилась и посмотрела на Фредерика, несколько удивленная его резким тоном.

– Разве вы не просили, чтобы поднос с ужином принесли вам в комнату?

– Да, но я полагал, что для этой цели у вас есть прислуга.

Порция смотрела ему в лицо, сложив руки на груди, и походила на генерала армии, готового подавить неповиновение мятежного солдата.

– У всех свои обязанности.

– Вы опасаетесь, что я могу напасть на какую-нибудь бедную девушку, случайно забредшую в мою берлогу?

Ее отчужденное выражение несколько изменилось, когда было брошено это обвинение.

– Что?

– Куин сказал мне, что вы велели своим девушкам избегать меня.

Щеки ее окрасились румянцем.

– Куину следовало бы научиться держать рот на запоре.

– Это правда?

– Я… я признаю, что мне часто приходится защищать своих девушек от джентльменов, представляющих для них опасность.

Фредерик ответил коротким смешком, снова повернулся к окну и уставился на пейзаж невидящим взглядом.

– Очаровательно.

Послышался шорох шерстяной ткани, и Фредерика окутал теплый аромат роз. Впрочем, ему не требовалось этого терзающего чувства запаха, чтобы понять, что за его спиной стоит Порция. Достаточно было и того пламени, что охватило его тело.

– Но вы не входите в число опасных мужчин, Фредерик, – тихо произнесла она. – Вы никогда бы не сделали ничего дурного. Не верю, что вы способны причинить горе женщине.

Он сжал кулаки, делая над собой усилие, чтобы не обернуться и не схватить ее в объятия.

– Тогда почему вы здесь?

– Я здесь потому, что Куин опасается за ваше здоровье. Он полагает, что вы еще не вполне оправились от падения.

Он издал короткий смех. И все же Фредерик считал, что жалость гораздо лучше, чем страх перед ним как перед потенциальным насильником.

– Не бойтесь, крошка. В ближайшем будущем я не собираюсь откинуть копыта.

– О Господи! Да и я слишком занята, чтобы заниматься вашими похоронами, – резко ответила Порция. – А теперь идите и съешьте свой ужин, пока он не остыл. Надеюсь, вы ничего не имеете против жареной оленины и картофеля с розмарином?

Фредерик испустил тяжкий вздох, медленно повернулся и встретил ее испытующий взгляд. Его смятение все еще не прошло, но потребность удержать ее в комнате хотя бы для того, чтобы полюбоваться этим безупречным лицом мадонны и услышать нежный голос, было непреодолимым.

Это чувство было сильным и подавляющим.

Но что может сделать мужчина, оказавшийся в столь мучительной зависимости от женщины и под властью ее неотразимого обаяния?

– А знаете, крошка, вам следует быть настороже. Я могу переманить вашу кухарку, когда соберусь в Лондон, – намеренно небрежно заметил он.

Выражение ее лица смягчилось, и в этих восхитительных синих глазах появилось некоторое любопытство.

– У вас нет кухарки?

– У меня есть экономка, способная приготовить ужин, но я слишком редко бываю дома, чтобы нанять полный штат прислуги. Мне это кажется бессмысленным расточительством.

Не подозревая, насколько мучительна для него ее близость, Порция смотрела на него, склонив голову.

– Вы так много работаете?

– Очень много. – Фредерик предпринимал отчаянные усилия, чтобы думать о чем-нибудь, кроме нежных очертаний ее груди. – А еще много разъезжаю.

– Вам это нравится?

– Разъезжать?

– Да.

Фредерик вглядывался в ее нежные черты, чтобы понять, насколько искренен ее интерес, затем медленно кивнул.

– Я получаю удовольствие, знакомясь с новыми местами, а встречи с новыми людьми интригуют меня. Я значительно расширил свое дело и, что гораздо важнее, нашел друзей, которых никогда бы не приобрел, оставаясь в Лондоне.

Он вспомнил об опустевшем городском доме и испытал странную меланхолию. При всей гордости, которую принес ему успех в делах, он все чаше и острее испытывал одиночество, входя в свой дом.