Книга Очарованный дембель. Сила басурманская, страница 79 – Сергей Панарин

– Заткните его, – процедил сквозь зубы Тандыр.

Стражники не без опаски подхватили шамана под руки и закрыли ему рот ладонью. Крики сменились мычанием, потом охранник вскрикнул – колдун изловчился и укусил его за неплотно прижатую кисть.

– У раскопанной могилы стоишь, хан! – продолжил предрекать шаман, тряся патлами. – В кошму завернутый, курган готовь.

Главный мангало-тартарин подбежал к возмутителю спокойствия, выхватил у одного из стражников саблю и всадил ее в брюхо колдуна.

– Истеричная баба!

Степняки ахнули, не веря глазам. Шаманы были неприкасаемы, убить слугу неба – небывалая дерзость. Веками они находились под защитой веры. Хан совершил страшный и смелый поступок.

– Видите, я стою пред вами, и не последовала небесная кара! – обратился он к бойцам. – Шаман отступил от заветов богов, и моя длань его наказала. Бунчуки перекрашены. Это сделали или изменники, или вражеские колдуны. Никто не сломит наш дух, мы не привыкли поддаваться на дешевые уловки соперников. Идите за мной, и мы сожмем этот мир в своем кулаке!

Хан продемонстрировал, каким образом состоится захват мира. Найдя в первом ряду притихших воинов Уминай-багатура, он велел:

– Тщательно проверь, не постарался ли это какой-нибудь неразумный подсыл. Дозор, стоявший этой ночью у моего шатра, допросить и вырезать. Дознаваться без пощады. Исполняй!

Так Тандыр-хан еще больше укрепил авторитет, став в глазах орды выше вольных наместников неба. Еще он старался поверить, что бунчуки стали черными по воле темного Шайтана, являвшегося хану во сне. Но все же в глубине души повелитель кочевников люто боялся, ведь в словах шамана была правда предков – дурное предзнаменование, не поспоришь.

Испугался и обитатель Потусторони Саламандрий. С рассветом он поднялся к поверхности реки Смородины, чтобы порадоваться новому дню, и увидел, как на Мировом Древе вянут листья. Рыбьи глаза водяного выпучились так, что чуть не вывалились из орбит.

– Вот те на! – Саламандрий прикрыл зубастый рот перепончатой лапой. – Это какое же непотребствие живые там, в своей Яви, содеяли?!

* * *

Шумела, гудела Мозгва. В народе ходили ужасающие слухи, по которым получалось, что мангало-тартары вот-вот появятся из-за восточных холмов. Люди метались по городу, закупая соль, муку и лучины с кресалами. Не обошлось без грабежей с погромами.

Стража тщетно пыталась навести порядок. Начался исход горожан на север. Толпы беженцев из Тянитолкаевского княжества вовсе огибали Мозгву и шли дальше. Князь Юрий Близорукий не терял хладнокровия. Они с воеводой Бранибором давно собрали всех, способных держать оружие, и занялись учениями да укреплением стен. Княжий городище очистили от паникующей толпы, здесь все было по-деловому.

Недаром в древности городище называли Кромешником. Издавна власти любят от народа красной стеной заслониться, а людишки знай собирайся на Алой площади выслушать очередную волю повелителя или поглазеть на казнь. И не забудь шапки снять.

Оторванная от жизни княжна Рогнеда даже не заметила изменений в настроениях Мозгвы.

У главного терема был роскошный балкон, на котором княжна сидела в окружении миловидных подружек. Как всегда, девчонки обсуждали парней, попутно рассматривая прохожих.

– А я еще раз повторяю: все мужики сволочи! – настаивала рыжеволосая бестия, вероятно, не единожды обманутая ловкачами-серцеедами.

Княжна отыскала взглядом в толпе толстого щетинистого мужика и тронула подружку за рукав:

– Ну почему же все? Вот посмотри на того. Какой он маленький, пухленький, розовенький… Да какая же это сволочь, это же свинья вылитая!

Девки заливисто рассмеялись, привлекая к себе всеобщее внимание, ведь когда человек слышит смех, он почти всегда сначала решает, что ржут именно над ним.

Не оглянулся лишь сутулый худой Неслух-летописец. Он был настолько поглощен делами и тревожными мыслями, что попросту не заметил девичьего веселья.

Сейчас книжник спешил в хранилище, в очередной раз не получив разрешения на встречу с советником Розглуздом. Неслух-летописец никак не мог ее добиться, хотя оно и понятно: одно дело, когда ты нужен власти, и совсем другое, если власть занадобилась тебе.

К тому же последние события вынуждали государственных мужей трудиться без отдыха, готовясь к битве с полчищами хана Тандыра. Книжнику оставалось лишь заниматься складированием богатств хранилища. Князь Юрий велел спрятать древнее наследие в недоступных простым смертным подземельях. Неслух почти не покидал своих подвалов. Он работал с утра до позднего вечера, а ночью дописывал летопись, внося последние новости:

«В год большой жары, оставленной Злебогом, в месяце грудне [14] , мангало-тартары вторглись в земли Малорассейския и Эрэфийския. Разоривши Киевец и его города, Тандыр-хан привел к стенам Тянитолкаева две тьмы воинов и осадил его.

Еще одна тьма под водительством Консер-батора обогнула заповедное Задолье и встала под Отрезанью.

Чудесная костяная стена, возведенная вокруг Тянитолкаева, сдерживает ворога. Горожане успешно обороняются, прячась за ней и питаясь припасами. Воды также хватает – в Тянитолкаеве есть глубокие колодцы…»

В одну из таких ночей Неслух услышал за спиной шорох. Затрепетал огонек лампадки, заставляя тени исказиться и хищно потянуться в темные углы каморки. Летописец тряхнул куцей бороденкой, вернулся к рукописи.

Шорох повторился, пламя светильника заплясало, норовя вовсе погаснуть. Книжник повернул плешивую голову к сводчатому коридору. У входа стоял посланник Персиянии, выдающий себя за Торгаши-Керима.

Иссиня-белый лик визитера исказила гримаса злобы. Чалма сдвинулась на затылок, несвежие седые волосы, свалявшиеся в сосульки, торчали в разные стороны. Абдур-ибн-Калым ощерился, демонстрируя пару длинных клыков.

– Мать честная! Упырь! – воскликнул книжник и вскочил на ноги.

– Я голоден. А ты что-то подозревал, – шипящим голосом промолвил посол и, расставив руки, зашагал к Неслуху. Широкие, расшитые золотой нитью рукава сейчас напоминали крылья летучей мыши.

Летописец затравленно повертелся, хотя знал: бежать некуда, он в самом конце подвального хранилища. По бокам – полки да сундуки. Сзади – стол и стена.

Лже-Торгаши отрывисто захохотал, неестественно запрокидывая голову.

– Сначала ты, позже князь и его несносная дочь. Хозяин будет доволен.

– Ее хоть не тронь. – Пересохшее горло першило, Неслух сбился на хрип.

– Встав на путь силы, нельзя стелить под свои стопы ковры милосердия, – прошипел упырь.

Рука летописца, беспорядочно шарившая на столе, наткнулась на какую-то бумагу.