Онлайн книга «Волшебная самоволка. Книга 2. Барабан на шею!»
|
– Спокойной ночи. И ушел, подмигнув огромному драконьему оку, подглядывавшему за этой сценой в окно. Потом Лавочкин лежал в мягкой постели, млея от удовольствия. В ночи полыхало драконье пиротехническое шоу, но читать новости парню не хотелось. Он посмотрел на стену, где не было окон. Взор задержался на волшебной картине с движущимся изображением: вороная лошадь бежала на фоне длинного серого дома с большими окнами. Изумительный галоп приковывал взгляд. Фактически кобыла оставалась на месте, то опускаясь, то поднимаясь и перебирая ногами, а окна двигались ей навстречу. Правда, иногда лошадь вдруг замирала на самом излете, окна останавливали бег. Но через несколько секунд все снова оживало. Коля даже вылез из-под одеяла и приблизился к полотну, держа в руке свой волшебный фонарь. Залюбовался. – Нравится? – вкрадчиво спросил бархатистый голос. – В целом, да, – ответил Лавочкин. – А вы кто? – Я дух картины. Демиург, заставляющий нарисованное двигаться. Меня зовут Бильдгейст [34] . – Билл Гейтс?! – Не имею чести знать такого. Не отвлекайся. Тебе нравится картина? – Да, я уже ответил. – А хочешь, я ее изменю? – Ну, вообще-то… – Коля собирался вернуться в постель. – Не стесняйся! – великодушно протянул голос. – Але оп! Теперь вместо лошади бежал бегемот. Изящества явно поубавилось. – Хм, с кобылой было лучше, – сказал солдат. – А чего бы ты хотел? Слона, журавля, бурундука?.. – Не знаю. Какого-нибудь неведомого зверя. – Ха! А что значит «неведомый зверь»? Я так понимаю, есть этот зверь или его нет, никому не ведомо. Ну, и кого мне рисовать? – Я не просил никого рисовать. – А кто просил? – Да вы сами начали… – Нет-нет-нет. Ты заинтересовался, засмотрелся, сказал, тебе нравится, и захотел посмотреть, на что я еще способен. А потом совершенно неожиданно принялся издеваться, отпуская шуточки про неведомого зверя. – Вы не так поняли… – Ах, это я дурак? – Ну не я же! Картина мгновенно почернела. Будто телевизор выключили. – Вот тебе и черный квадрат, – вздохнул Лавочкин и подошел к окну. В небе царили всполохи драконьих факелов и почти полная луна. – О, завтра полнолуние, – отметил парень. Ему вдруг прострелило поясницу. – Елки-ковырялки, так и простыть недолго! Он вернулся в постель, шлепая по полу босыми ногами. В теле растеклась ломота наподобие той, что бывала у Коли перед простудой. Точнее, так простуда давала о себе знать. «Неужели завтра будут жар, сопли и кашель? – в отчаянье подумал солдат. – Убийственно не вовремя!» Ломота потихоньку утихла. Лавочкин провалился в колодец сна, откуда вынырнул живым и здоровым. Распрощавшись с драконом-меломаном, парень пошел дальше (к сожалению, ночью, под шумок, коня все-таки кто-то сожрал, высосав из коридора башни, как моллюска из раковины). – А что, Колян? – рассуждал рядовой, шагая по травяному берегу. – Река приведет тебя к водопаду, а там Палваныч, Страхолюдлих с гномами и, черт бы его побрал, Барабан… А поболтало тебя на славу. Может быть, не слишком резвое начало, зато к концу и без знамени кое-что начало получаться. Вот девчонку пристроил опять же… Все у тебя получится! Глава 27.
Самый гуманный суд в мире, или Белоснежка собственной персоной
Палваныч отступал к кустам, стараясь не смотреть в глаза дракончика. – Аршкопф, – позвал прапорщик. Черт возник чуть в стороне. – Сделай что-нибудь с этой наглой тушей, – попросил Дубовых. – Не могу, товарищ прапорщик. – Бесенок вздохнул. – Это же дракон, священное магическое животное. Мои ухватки на него не действуют. Более того, он меня не видит и не слышит… – С кем это ты говолишь? – Дракончик озадаченно захлопал веками. – Я бешеный, – нашелся Палваныч. – Кто меня ест, сам с ума сходит. – Длаконы от писси не залажаются. – Гы, «от писси не залажаются»… – пошло передразнил прапорщик. – Обизусь, – нахмурился трехголовый детеныш, поднося рыло к самому носу Дубовых. – На обиженных воду возят. – Не дразните его, – посоветовал черт. – Их обижать нельзя. – Вот еще! Прапорщик положил ладонь на лоб дракончика и оттолкнул его голову. – Ах, ты толкаисся?! – завопил детеныш, плюхнувшись на задницу. Землю тряхнуло. Палваныч попятился еще на три шага. – А-а-а! – коротко крикнул зеленый малыш. И тут же где-то в лесу раздался рык: плач детеныша был услышан. Над деревьями пронесся массивный дракон. – Что я говорил? – шепотом сказал Аршкопф. – Обиженный ящеренок – это гарантированное несчастье! Сейчас тут будет фестиваль разъяренных монстров. – Раньше надо было предупреждать! – просипел прапорщик. – А-а-а! – Дракончик крикнул тише, прислушиваясь к бормотанию странного «силавека». Над кронами дубов прошуршали еще две исполинские туши. – Эй, малец! – проговорил Палваныч. – Не хнычь! Хочешь, я тебе песенку спою? – Только не это! – заорал дракончик. – А-а-а! А а а! Сюда-а-а! – Только не это! – сказал черт. – А че? – Дубовых развел руками. – Бегите, товарищ прапорщик! – Аршкопф схватил командира за рукав и потянул в кусты. Палваныч засеменил в чащу. – Зачем? – коротко спросил он бесенка. – Страшный секрет! Драконы не переносят человеческого пения, – объяснил черт на бегу. – Особенность у них такая. Зато пение девственниц их просто зачаровывает, потому драконы их и похищают. Правда, за год репертуар и тембр даже самой голосистой девушки изрядно надоедают. Ее съедают и летят за новой. Теперь, правда, не едят. Цивилизация, блин. – А я тут при чем? – Вы же сами пригрозили пением! Теперь – кранты! – Да… Никогда не думал, что пожалею, мол, зря я не девственница, – пропыхтел Дубовых. Он продирался сквозь колючие заросли. Запинался о корни, оступался, когда ноги попадали в ямки, но не сбавлял темпа. Иметь дело с кучей разозленных летающих огнедышащих шестиэтажек не хотелось. |