Книга Мужские разговоры за жизнь, страница 84 – Дмитрий Пучков

— Насколько правдоподобно там он писал?

— Это его точка зрения. Лично мне не интересная.

— Спасибо за ответ, принял к сведению. Читать, видимо, не буду.

— С точки зрения энтомологической — прикольно.

— Шаламов, на ваш взгляд, как человек и писатель?

— Я с ним не был знаком, потому что за человек — абсолютно без понятия. Произведения — атомные, написано отменно. Однако это не документалистика, если ты про это.

— Раз Солженицын сотрудничал с администрацией, значит, хороший зэк был, полезный.

— Отличный. Мы таких любим.

— Дмитрий Юрьич, можно вопрос: а что видно зоркому глазу по поводу сидения Достоевского?

— Тяжко ему сиделось, без дураков. Дворянину среди крестьян — это полный пэ, не говоря уже об остальном.

— И как ты к нему относишься?

— Нормально. Больной, конечно, был, но без этого творец не творец.

— Дмитрий Юрьевич, а как ты относишься к вопросам типа «как ты относишься»?.. Не достали ли тебя они?

— Куда деваться?

— Надеюсь, что тебе воздастся за терпение, ибо нас (молодежь) просвещать — дело хлопотное.

— Я терпеливый, как санитар из дурдома!!!

— Из комментариев в «Тупичке» и твоих ответов стало ясно про «шестерство».

— Я такого не говорил, камрад.

— Но вопрос — как и откуда черпать знания?

— Они как в армии, камрад, — от сержанта, то есть от взрослых и знающих камрадов. Каковые вызывают у тебя безусловное уважение, чья точка зрения тебя интересует, к чьему мнению ты прислушиваешься.

— Как правильно строить мнение о произведениях?

— Надо много читать, дабы можно было сравнивать. Только так.

— Вот тут рассказик надыбал В. Алмазова. Называется «Сука ты позорная». О том, как однажды, году в 79-м, автор обсуждал с бывшими колымскими зэками «Архипелаг ГУЛАГ». Что скажешь?

— Лагеря все были трудовыми. То есть народ там работал. А это значит, существовали нормы выработки, за которые сталинские упыри спрашивали по всей строгости. Вот представь, ты директор завода, но по прихоти вчера расстрелял сто рабочих. Кто план выполнять будет? И что будешь делать ты, когда за невыполнение плана придут расстреливать тебя?

— Дворянином-то Достоевский был, но он не был рожден дворянином. Папа его был доктор для бедных и произведен во дворянство. Так что Достоевский — классический разночинец по классовому происхождению.

— Я правильно понимаю — это все в корне меняет? Я правильно понимаю, что на основании написанного тобой крестьяне относились к нему совершенно иначе? А если нет, поделись: к чему ты эту херню тут написал?

— Дмитрий, а вы к творчеству Василия Шукшина, писателя, как относитесь?

— Строго положительно. Мегаталант.

— Гоблин, а кого еще, по-твоему, можно поставить в один ряд с такими великими людьми современности — Солженицыным и Сахаровым?

— Ставить их надо на дно выгребной ямы.

— Хм, признаться, что дал согласие сотрудничать с органами — это довольно смело, тем более для человека, позиционирующего себя как «борца с режимом». Не находишь?

— Это ты меня как коллегу спрашиваешь, я правильно понимаю? Или это ты задаешь вопрос как лох чилийский, не имеющий представления о предмете?

— И потом, если он действительно реально не сотрудничал, а только поддался на давление?

— Это как?

— Какое тогда имеет значение какая-то бумажка?

— Это о чем?

— Да и многие ли из тех, кто сейчас подтявкивает тут, на форуме, нашли бы в себе смелость устоять?

— Да никто, конечно. Все до единого кругом — предатели, стукачи да твари вербованные.

— Я сильно сомневаюсь. В том числе и за себя…

— А я за тебя не сомневаюсь. С двух предложений видно — аморальная гнида, способная на все.

— Конечно, если следовать уголовной философии, то да, типа запомоился. Но разве имеет значение для нормального человека мнение уголовников?

— Долбоеб ты.

— Ничего не поделаешь, да, я дебил. Представьте себе.

— Сначала не мог представить, а теперь — смог.

— За что парень, с которым ты говорил выше, удостоился такой чести?

— Угадай с трех раз.

— По моему мнению (предвижу ответ: малолетнего долбоеба), это были нормальные вопросы нормального человека, не замороченного милицейскими и уголовными тонкостями.

— Сынок, вот у тебя под ником написано — «подросток». Это значит, что ты в массе постов обозначил себя как малолетнего дурачка. Если тебе в твои 15 лет что-то непонятно — ты, сынок, поди, спроси у папы, если он у тебя есть. Оно, конечно, сомнительно, что он тебе что- то сможет объяснить — раз уж таким дурачком тебя вырастил. Но вдруг? А пока не объяснил, ты дурость свою окружающим старайся не демонстрировать — выглядит отвратительно.

— Понимаешь, даже стоя на дне выгребной ямы, Солженицын и Сахаров будут на голову выше подавляющего большинства тут присутствующих. Как это ни обидно.

— В выгребную яму нормальные люди, понимаешь, обычно испражняются. Она для говна то есть, в нее срут. И яма никогда не бывает «выше».

— Неплохо, кстати, зэки работали. Лет пять назад, будучи по делам в Норильске, зашел в местный краеведческий музей. Там много документов интересных про то, как зэки под чутким руководством НКВД осваивали технологии строительства городов, шахт и заводов в условиях вечной мерзлоты. И неплохо так освоили, вроде бы первыми в мире. И только потом, когда с технологиями стало понятно, а инфраструктура налажена, стали туда всяких комсомольцев зазывать.

— Не самая светлая страница в истории родной страны.

— Насколько правдоподобны пассажи гражданина Солженицына в духе «Я только подписал бумагу»?

— Если бы он этого не делал, он бы никогда этого писать не стал.

— Можно ли было его склонить к реальному сотрудничеству, шантажируя письменным согласием?

— Ты хорошо понимаешь, что такое оперуполномоченный в лагере, чем он там занимается и что он там может?

— В самом деле, Дмитрий Юрьевич, объясните, насколько серьезна подписанная бумага?