Онлайн книга «Иван-царевич и С. Волк. Похищение Елены»
|
Серый бы сказал, что самое подлое во всей этой ситуации то, что где-то там, за невидимыми из-за дождя тучами, наверняка вовсю светило солнце… Опять Серый!.. Да сколько можно его вспоминать! Он же бросил меня, даже не попрощавшись! Оставлять записки — это… это… это… банально! Естественно, я буду счастлив!.. Если смогу. К вечеру они въехали в лес. Тот самый, в котором они познакомились целую вечность назад с Волком, снова подумалось Ивану. Ну, и что. Ну, и пускай. Не очень-то я по нему и скучаю. И — да, да, да!!!! — я буду счастлив! Даже если только назло ему. И он яростно щелкнул мокрым кнутом над головой задремавших и остановившихся было усталых коней. На разных существ неожиданное пробуждение от грез оказывает различное воздействие. Некоторые, робкие, смущаются и краснеют. Некоторые, самоуверенные, делают вид, что ничего и не произошло. Некоторые, поагрессивнее, набрасываются на пробудившего с обвинениями и криками. А некоторые просто пугаются. Такие, как кони, например. Вздрогнув всем телом и безумно пряднув ушами, четверка встала на дыбы, заржала и понесла. И напрасно Иванушка натягивал вожжи, кричал страшным голосом «тпру» и «стой» и клялся, что выбросит кнут — но все зря. Непонятно, откуда и бралась сила у измученных многодневной распутицей коней, чтобы с такой быстротой тащить по жидкой грязи тяжелую карету, но они мчались, казалось, все быстрее и быстрее… На повороте карета подпрыгнула на невидимой кочке, которая, по всем теориям вероятности, должна была бы давно раствориться под непрекращающимся натиском воды. Сундуки и коробки посыпались с крыши карты как перезревшие яблоки с яблони, а ничего не успевший понять Иванушка слетел в корявые придорожные кусты с мокрых козел, сжимая обрывок вожжей в замерзших, сведенных судорогой кулаках. Карета с привязанным к ней златогривым конем, взывающей о спасении Еленой и верещащей панически птицей, увлекаемая четверкой сдуревших вмиг лошадей, пронеслась дальше. Едва придя в себя, Иванушка вскочил на ноги, выдрался из кустов и бросился за ней, с ужасом ожидая каждую секунду увидеть перевернутую карету и горы недвижимых тел… Почти задыхаясь от быстрого бега и вдохнутой в легкие воды, гадая каким-то дальним закоулком мозга, до которого еще не докатилась паника, может ли человек утонуть от пробежки по лесной дороге, он завернул за следующий поворот и чуть не налетел на серебряный круп, мерно помахивающий мокрым золотым хвостом. Карета!.. …стояла на всех четырех колесах, как всем приличным каретам и полагается, и смирная четверка, не глядя друг другу в глаза, переминалась с ноги на ногу впереди. Если бы могли, Иванушка мог бы поклясться, они бы пожимали плечами и нервно откашливались. Она остановилась! Нет, кто-то остановил ее! И этот кто-то… Дверца кареты с другой стороны протяжно скрипнула, и знакомый до боли, до приступа ретроградной амнезии, голос вежливо поинтересовался в ее темные внутренности: — Эй, есть тут кто живой?.. Изнутри раздался сдавленный клекот и женский стон. — Елена!.. Елена!.. Иванушку как подбросило — он дернул на себя дверцу со своей стороны, но она не поддалась, и он, метнувшись вправо-влево, заполошно выбрал самый длинный обходной путь — вокруг коней. — Эй, боярышня, что с вами? — забеспокоился неведомый остановщик взбесившихся карет, спрыгнул со своего коня и осторожно извлек из дебрей картонок, чемоданов и корзин полубесчувственную от пережитого страха Елену. — Елена!.. Ты жива!.. — подлетел к такому знакомому незнакомцу Иванушка, но он не обратил на него никакого внимания. Его горящие глаза были прикованы к бледному мокрому испуганному лицу стеллийки. Она судорожно вздохнула, провела по лицу рукой, смахивая воду, и открыла глаза. Взгляды их встретились… — Елена!.. Елена!.. С тобой все в порядке?.. — леденящие кровь предчувствия нахлынули на царевича, как трехмесячная осенняя норма осадков Лукоморья, он схватил стеллийку за руку и сжал ее, чего не решался позволить себе ни разу за все время из знакомства, но было уже поздно, слишком поздно… — Кто… ты… — не сводя завороженных глаз с лица своего спасителя, беззвучно прошептала Елена. — Это?.. Это Василий, мой брат, познакомься, — не помня себя от ужаса возможной потери того, чего у него никогда и не было, затарахтел Иван, все еще наивно надеясь отвлечь Елену Прекрасную, заставить ее забыть, не смотреть, не осязать его, того, другого… — Он мой старший брат… первый… Есть еще Дмитрий… средний… Они тоже были далеко… в чужих краях… За птицей… Искали тоже… Мы расстались недалеко отсюда… Вася, Вася, послушай, я так рад тебя видеть!.. Познакомься — моя жена Елена Прекрасная… Но находись бедный Иванушка на другой планете или где-нибудь в параллельном мире, его слова могли произвести на спасителя и спасенную точно такой же эффект. Никем не слышимый и не замечаемый, Иван разговаривал сам с собой еще несколько минут, пока холодный дождь не привел в чувство влюбленных и они не вернулись с седьмого, или на каком небе они там находились, на мокрую Землю. — Иванко?! — бросил полный изумления взгляд Василий на мокрое грязное существо, покрытое листьями и сучками, прыгающее перед ним, бормочущее что-то нечленораздельное и размахивающее руками вот уже десять минут. — Ты?! Не верю очам своим!!! Иванко!!! Здесь!!! Живой!!! И царевич Василий, бережно поставив Елену на траву, облапил Иванушку, обеими руками, прижал его к себе так, что кольчуга затрещала, и боднул любовно мокрым шеломом его в лоб. — Иванко!!! Ай, да молодец!.. Ай, да брательник!.. Ай, да витязь вымахал!.. Это все твое добро, поди? — Мое, — неестественно улыбнулся непослушными губами Иванушка. — Все мое. И жар-птица, и… — Жар-птица?! — удивленно взмыли вверх брови Василия. — Как, и ты ее нашел?! Ха-ха-ха!!!.. Вот так история!.. Вот это да!.. То ни одной, а то… — Что? — не понял Иван. — Что значит, «и ты тоже»? А кто еще? — Иванко, сейчас я тебе расскажу историю — смеяться будешь, — хохотнул старший брат. — Еду я сегодня по дороге домой — тоже, чай, с того самого дня там не был, как мы расстались, и вдруг вижу — на перекрестке трех дорог шатер стоит. Дело к вечеру, думаю, погодка — врагу не пожелаешь, жилья человеческого еще дня два не увижу, дай-ка попрошусь переночевать. Авось, люди добрые не откажут. Заглядываю внутрь, глядь — а там наш Митенька перед костерком сушится, зайца на вертеле жарит, а в углу клетка стоит. Глянул я — и обомлел. С жар-птицей! Настоящей! А я-то думал, что я один ее разыскал и добыл!.. |