Книга Сокрушительное бегство, страница 65 – Алексей Зубко

— И совсем не смешно…

Фыркнула Викториния, потешно шлепая губами и выписывая рогом восьмерки.

Агата, пожав плечами, рассмеялась в полный голос.

Тихон, не понимая причины радости (вроде бы ничем вкусненьким не пахнет?), тем не менее присоединился к всеобщему веселью. Басовито вауркая, он бросился делиться хорошим настроением. Излишне усердно потершись о мое бедро, демон сбил меня с ног. Взмахнув руками, я начал заваливаться на спину, увлекаемый довольно вместительным мешком, который из мужской гордости отобрал у валькирий и закинул на спину. На второй ее, в смысле гордости, не хватило, и его девушки несли поочередно, решив не превращать единорога императорских кровей во вьючную кобылу.

— Держись! — вскрикнула Ольга, ухватив меня за ворот и пытаясь удержать, но вместо этого повалилась сверху, распластавшись на мне, словно курортница на надувном матраце. Вот когда я пожалел, что на мне бронированный костюм.

Приняв мой разочарованный вздох за болезненный стон, на помощь бросились одновременно Агата и принцесса. Викториния, находясь ближе и в более выгодном для скачек состоянии, поспела бы первой, но споткнулась о ваурийского демона и завалилась на бок. Агата успела перепрыгнуть неожиданно возникшую преграду, но, запнувшись о колючий кустарник, на ногах не устояла и добавила к нагрузке на мои кости вес своего тела, легких доспехов и заплечного мешка, полного всякой всячины.

— Вот что неудовлетворенная страсть с людьми делает, — пошутил я, с трудом выталкивая из легких воздух, который, проходя сквозь трепещущие связки, выносит слова на волю.

Агата открыла было рот, чтобы ответить, но, подброшенная Ольгой, отлетела в сторону, чудом приземлившись на ноги и успев поймав за локоть подругу, которую подбросил я. Подлетев на полметра в воздух, я свалился обратно на слетевший вещевой мешок. И, не дожидаясь повторного толчка, вскочил на ноги.

— Чего это ты? — спросила у Ольги Агата.

— Это не я, меня саму подбросило.

— И не смотрите на меня так… ну так. Я тут ни при чем, — заявил я.

— Что это было?! — Мы переглянулись и укоризненно уставились на неподвижно лежащий на земле мешок, чьи бока несколько примялись под нашим совместным весом. — На землетрясение не похоже…

Донесшиеся из мешка возгласы подтвердили, что толчок не был проявлением сейсмической нестабильности.

— Вай! Что на белом свете творится? Замуровали шайтаны… Как есть замуровали.

Выглядывающий из неплотно затянутой горловины мешка помятый рукав моего пиджака, самолично засунутого туда еще до спуска в ущелье, качнулся и задымился.

— У-у-у… шайтан! Врешь, философа молчать не заставишь.

Бледный, едва различимый дымок начал сбиваться в плотный комок голубого дыма, в котором постепенно начали проступать знакомые черты: массивный крючковатый нос, бегающие по сторонам глазки и сверкающая лысина, частично прикрытая тюбетейкой.

— Ух… — выдохнул джинн, вытирая вспотевший лоб. — Еле выбрался.

Увеличившись до средних человеческих размеров, он рывком поставил мешок горловиной кверху, качнувшись вместе с ним, быстро распустил шнуровку и, ухватившись за рукав моего пиджака, закричал:

— Чего стоите? Помогайте!

— Ага. Сейчас репку в максимально приближенных к подлиннику условиях будем тащить.

Вытащив пиджак, я встряхнул его, надеясь немного расправить и не приняв во внимание торчащего из рукава джинна.

— Прекрати!!!

— Извини, — чистосердечно раскаялся я.

Подобрав с земли тюбетейку, джинн натянул ее на голову по самые уши и, включив глаза на манер фар, нырнул в чернеющий лабиринт рукава.

— Вот так-то лучше, — вздохнул он, выбравшись из пиджака и запустив руку в карман. —А то в узел запутался словно шну…

Замолчав на полуслове, он побледнел, став почти прозрачным, и буквально выдернул из кармана руку с зажатым в ней кувшином. Хотя, не знай я, что собственноручно засунул туда именно серебряный кувшин с завязанным на узел горлышком, возможно, и не признал бы в извлеченном из кармана шедевре авангардного искусства пузатенькую обитель джинна емкостью ноль семь — ноль восемь литра. В настоящий момент она более всего напоминала теннисную ракетку, изготовленную пьяным кузнецом в абстрактной манере.

— У-у-у… судьба моя горемычная, сиротская-а-а… у-у-у… печаль горькая и беспробудная-а-а…

— Джинн, ты того… не очень. Не нужно так расстраиваться.

— А я и не расстраиваюсь, — безразлично ответил полупрозрачный дух. Вслед за чем набросил на ветку растущего поблизости дерева веревку, которую извлек из безразмерного кармана.

— Ты чего это надумал? — не на шутку встревоженный его поведением, спросил я.

— Ничего.

— Да постой ты! — Попытавшись удержать джинна, я пролетел сквозь него и чувствительно приложился шлемом о ствол дерева.

— Осторожно! — предупредил прорезавшимся голосом компьютер. — Не ковыряйтесь пальцем в носу. Обзорный экран закрывается.

Забрало с лязгом упало, заменив непосредственно виденную моими глазами картину качественной подделкой, то есть контролируемым компьютером изображением, передаваемым на экран, размещенный на внутренней стороне лицевого щитка.

Джинн тем временем закончил вязать петлю и попробовал, свободно ли она ходит. Результат проверки его не удовлетворил, он вопросительно посмотрел на меня:

— Мыло не одолжите?

— Мы восстановим твой кувшин, — пообещал я ему. — Или еще лучший, новый найдем. Золотой. Или хочешь — платиновый?

— Что мне за дело до презренного металла?! — воскликнул с пафосом джинн, возведя руки к небу.

— А хочешь лампу? Как та, что Аладдин нашел. Или лампочку? Будешь светить всегда и везде.

— Нет.

— А чего же ты хочешь?

— Уже ничего, — озираясь в поисках подходящего чурбачка, развел руками джинн. То ли он и в самом деле от отчаяния позеленел, то ли это сбоит настройка цветов на экране древнего шлема.

— Подожди! — В отчаянии я пошел на крайние меры. — Прочти лучше стих.

— Стих?

— Ну да, — подтвердил я. — Что-нибудь такое…

— Какое? — заинтересовался джинн.

— Ну не знаю. Кто у нас поэт в конце концов?

— У вас? Пушкин, Лермонтов, Есенин, — начал перечислять поэтов-классиков призрачный дух.

Я поспешил остановить его, пока он не добрался до современников:

— Погоди. Выбери стихотворение сам, как поэт.

— Короткое? — словно вспомнив что-то, спросил он.

— Если совместим прослушивание с движением, то можно и длинное… четверостишье.