Книга Битва за Дарданеллы, страница 110 – Владимир Шигин

– Зачем? – шепнул Броневский. – Мы ведь драться не станем! – А про всякий случай!

Вошли в бухту. Невдалеке золотился огнями городок Сан-Николо.

– На входе много мелей, и надо править ближе к северному берегу! – посоветовал вполголоса лоцман.

– Хорошо! – Броневский положил румпель вправо. – Лотовый давай!

Сидящий на баке матрос кинул в воду лот, поглядел на веревочный конец, посчитал узелки:

– Пять саженей… три… две… одна… две… три…пять… – Смотрите во все глаза1 – велел мичман матросам.

А вот и корсар! Паруса зарифлены. В кормовых оконцах темно. На палубе тихо. Весь бриг, казалось, вымер. Броневский оценил ситуацию. Француз стоит удобно и от входа в бухту прикрыт небольшим каменным мысом, на котором капитан брига тоже, похоже, разместил несколько пушек. Это значит, что пока фрегат будет протискиваться по мелям, неприятель успеет изготовиться к бою и встретит «Венус» во всеоружии. И хотя мощь фрегата не ровня корсарскому бригу, легкой победы наверняка не получится. Решение возникло сразу: не ожидая утра, захватить бриг сейчас, пока его команда и капитан спят. Конечно, нападая на француза, он самым решительным образом нарушал приказ, но игра стоила свеч! Мичман окинул сидящих в шлюпке: восемь на веслах, двое на баке и двое на корме. Итого дюжина. Разумеется, это мало. Однако пока на его стороне внезапность!

– Будем брать француза на абордаж! – объявил он матросам.

– А вы говорили, вашродие, что пистоли не пригодятся?! – с осуждением покачал головой Трофимов.

Ответить на этот справедливый упрек Броневскому было нечего, он промолчал, да и волновало его сейчас иное: как незаметнее подойти к борту корсара.

Подвернув руль, он направил шлюпку к борту брига. Вот стал различим шторм-трап. Последний десяток метров шлюпка шла уже по инерции. Опустив весла вдоль борта, матросы вооружились тесаками. Наконец, нос шлюпки мягко ткнулся в корабельный борт. Сидящие на баке, ловко подтянули его к шторм-трапу.

– Пошли! – прошептал Броневский. – Не стрелять, а действовать тесаками!

Первыми взобрались на палубу те, кто сидел на носовой банке. За ними остальные. В шлюпке Броневский оставил лишь лоцмана-грека. На баке брига дремал, облокотившись на фальшборт, часовой. – Сними! – велел мичман.

Матрос, пригнувшись, кошкой метнулся в нос судна. Мгновение, другое, и тихий всплеск известил мичмана, что с часовым покончено.

– Теперь надо заняться люком! – подумал Броневский. – Закроем команду в низах, и бриг, почитай, Hani! Где же только люк?

Он сделал несколько шагов и чуть не упал в трюм. Люк в нижнюю палубу был прямо под ногами. – Двое ко мне! Закрыть крышку!

В этот самый момент из люка внезапно показалось заспанное лицо. Один из корсаров, видимо, по нужде, лез на палубу. В следующее мгновение он уже скатывался вниз с истошным воплем.

– Люк! Закрывайте люк! – что есть силы крикнул Броневскии.

Но было поздно. Снизу с палубы грохнуло сразу несколько выстрелов и один из двух пытавшихся закрыть люк матросов, упал ничком.

Внезапность была потеряна, но отступать теперь было уже поздно. Матросы, помимо тесаков, прихватили со шлюпки еще и свои ружья и теперь, примкнув к ним штыки, были готовы к решительному бою. Снизу послышался топот. Сразу несколько ружей пальнули навстречу, и из люка раздались крики и стоны.

– Вашродие, вона еще хранцузы бегут! – крикнул вездесущий Трофимов.

От юта бежала большая группа французов. Впереди нее офицер с обнаженной шпагой и пистолетом, скорее всего, капитан брига.

– Трое у люка, остальные за мной! – скомандовал Броневскии и, выхватив саблю, бросился навстречу бегущим. Несколько секунд, и началась рукопашная. Французов было несравнимо больше, но вооружены они были чем попало: кто саблями, а кто и вовсе кортиками, к тому же большинство еще не успело спросонок разобраться, что к чему. А потому русские, действуя штыком и прикладом, быстро восстановили равновесие в силах…

Спустя час Владимир Броневскии докладывал капитан-лейтенанту Развозову:

– Абордажем захвачен французский 18-пушечный бриг «Гектор» со всею командой. У нас один убит и трое ранены. – Кто убит? – Боцманмат Алексей Трофимов!

– Светлая память! – перекрестился Развозов. Поблагодарив матросов Броневского за службу и приказав выдать им в обед по лишней чарке, он затем, взяв под локоть, отвел мичмана в сторону.

– За нарушение приказа и прочие художества надобно тебя посадить под арест!

– Но, Иван Иваныч! Француз же не просто в бухте стоял, а за скалой прятался, а на той скале еще и пушки свои поставил! Нелегко бы «Венусу» пришлось, а так мы за ночь и управились!

– «Управились», «управились»! – пробурчал Развозов, пряча невольную улыбку в углах губ. – Ладно, Володя, победителей, как говорится, не судят. Что сделано, то сделано! В награду за подвиг определяю тебя капитанствовать над захваченным призом. Отведешь его к адмиралу на Тенедос и доложишь все честь по чести. Я с тобой и свою бумагу передам. Ступай, готовься к плаванию! Бриг же повелеваю именовать «Гектором», в честь троянского мужа знаменитого!

После полудня на «Венусе» приспустили Андреевский флаг. При выстроенной команде и всех офицерах предали морю павшего при абордаже боцманмата.

– Мир праху твоему, мой верный и преданный друг! – беззвучно шептал Броневский, не стыдясь нахлынувших слез.

Ближе к вечеру вместе с призовой партией мичман перебрался на захваченный бриг. На «Венусе» ставили паруса. Фрегат уходил продолжать крейсерство к острову Хиос. Над «Гектором» подняли Андреевский флаг. Обменявшись прощальным салютом, суда разошлись в разные стороны.

Из воспоминаний Владимира Броневского: «4 июня при крепком северном ветре, лавируя, прибыл я на «Гекторе» в Тенедос. Комиссия, по рассмотрении бумаг, судно и груз признала справедливым призом… Как бриг оказался весьма легким в ходу и притом способным для военной службы, адмирал приказал ввесть его в гавань, разгрузить, исправить и, оставя на нем 18 пушек, использовать для нужд эскадры».

В тот же день, произведенный единодушным решением капитанского совета «за отличие» из мичманов в лейтенанты, он был назначен командиром брига «Гектор».

– Желаю тебе новых подвигов во славу Отечества нашего! – пожал руку Сенявин.

– Не пощажу живота своего! – отвечал растроганный новоиспеченный лейтенант.

Весь оставшийся день он не мог прийти в себя: лейтенант, да еще произведенный не по линии, как большинство, а за отличие! А это дорогого стоит!

* * *

В последнее время на эскадре все сильнее стал ощущаться недостаток продовольствия. Вина и винограда было в избытке, не хватало же хлеба и мяса. «Дачи» тоже изобиловали все тем же виноградом, но никак не пшеницей. Теперь от фруктов воротили нос все, от командиров кораблей до последнего юнги. Мечталось же о ржаном хлебушке!