Книга Собачий бог, страница 81 – Сергей Арбенин

Кавычко вскочил, поняв, что у шефа есть что-то на уме.

— Сейчас постараюсь узнать…

Он вернулся через пару минут, сияющий — даже кудри стали отливать золотом.

— До директора кладбища дозвонился, Орлова, — сообщил он. — Орлов матом цыган кроет. Говорит, что понятия не имеет, как им удалось в «предпочетке» место достать… Говорит, что сам с ними не разговаривал, но его заместитель…

— Во сколько? — прервал Густых.

Кавычко сглотнул и сказал:

— В три часа дня.

— А могила готова?

Кавычко снова оживился, хотя новый поворот темы опять сбил его с толку:

— Про могилу Орлов такое рассказал! Всю ночь целая бригада работала. Это, говорит, целый склеп получился. Большой, на два места, стены забетонированы, внутри — бар с напитками, ковры, лошадиная сбруя…

— Гробы хрустальные? — снова прервал Густых.

Кавычко осекся, теперь уже с некоторым страхом глядя в выпуклые, ничего не выражающие глаза Густых.

Золото в кудрях погасло. Вымученно улыбнулся.

— Гробы импортные, из красного дерева, — лакировка, позолота, ручки для переноски, и все такое…

Кавычко замолчал, боясь, что его снова прервут.

Но Густых молчал. Крутил в руках безделушку, сувенир: никелированную модель нефтяной качалки, подарок от «Томскнефти».

Качнул качалку, поставил на стол. Качалка постукивала, как метроном.

— Вот что. Встречу с Владимировым перенеси часов на… на пять.

Кавычко даже подскочил.

Открыл было рот, но тут же закрыл.

Густых молча смотрел на качалку.

— Значит, на пять? — упавшим голосом спросил Андрей Палыч.

— А что, у тебя появились проблемы со слухом? — бесцветным голосом ответил Густых.

Кавычко отчаянно покраснел. Вышел из-за стола.

— Хорошо, — сказал он. — Я вам когда понадоблюсь?

— Когда понадобишься — узнаешь, — почти загадочно сказал Густых.

Андрей Палыч вышел, не чувствуя под собой ног. Его покачивало, голова кружилась. Происходило черт знает что. Будто сон. Да, кошмарный сон.

Он на секунду задержался в приёмной, переводя дыхание. На месте секретарши сидел здоровенный охранник в подполковничьих погонах.

Он участливо взглянул на Кавычко, спросил:

— Что, Владимир Александрович сегодня не в духе?

Кавычко дико посмотрел на него, не ответил, и выбежал в коридор.

Выждав несколько минут, Густых вышел в приемную. Тускло взглянул на «секретаршу» в погонах.

— Съезжу на место позавчерашней трагедии, на Черемошники.

Подполковник подпрыгнул, схватился за чудовищных размеров трубку еще более чудовищной военной рации образца начала 60-х годов.

— Охраны не надо, — сказал Густых. — Там всё равно за каждым памятником по фээсбэшнику торчит.

— Не могу я вас так отпустить, Владимир Александрович, — сказал подполковник и слегка покраснел. — Приказ есть приказ: сопровождать везде и всюду.

— А если я по дороге к любовнице заехать хочу?

Подполковник покраснел еще больше, набычился и повторил:

— Сопровождать!

— И в сортир, конечно, тоже… — вздохнул Густых.

— До дверей. Туалет должен быть заперт на ключ, а перед вашим посещением в нем должна быть произведена тщательная проверка! — без запинки выпалил подполковник, словно читал невидимую инструкцию.

Густых покачал головой.

Подполковник был уже не красным — багрово-синюшным.

Помолчали.

— Не могу я нарушить инструкции, Владимир Александрович! Не могу! — почти плачущим голосом выдавил подполковник. — Вы и так без телохранителя в машине, а если еще и без сопровождения? Не дай Бог что случится, — хотя бы небольшое ДТП, — с меня же голову снимут!

Густых наморщил лоб, словно обдумывая что-то. Наконец повернулся к двери и уже на выходе, вполоборота, спросил:

— А зачем она вам нужна?

Подполковник позвонил охране, передал «всем постам», положил трубку и задумался. И только спустя некоторое время догадался, о чем его спросил Густых.

Подполковник сквозь зубы выматерился, потом затравленно оглянулся: с четырех сторон приемная просматривалась камерами наблюдения.

Густых поехал на своей «волжанке», группа сопровождения — на сиявшем, новеньком, нежно-сиреневого цвета, «внедорожнике» «Хонда».

Понятно, что идиоты. Их за два километра видать. Но других в охранники и не надо брать. Им думать и некогда, и нельзя.

Мысли мелькали в голове Густых, и мысли были точные, логичные. Ничего необычного не происходило. Хотя Густых чувствовал: необычное УЖЕ произошло.

В переулке, в дальнем его конце, у цыганского дома действительно стояла патрульная машина. Но Густых туда не поехал. Он велел остановиться в начале переулка, у ворот дома, где обитал Коростылев.

«Хонда» приткнулась сзади. Из нее горохом посыпались крепкие здоровяки в камуфляже.

Густых обернулся к ним, спросил:

— Инструкции?

— Инструкции, товарищ исполняющий обязанности! — бодро согласился командир группы, и первым вошел в ворота.

За ним во двор вбежала вся группа и рассредоточилась.

Командир осмотрел дверь, заглянул в окно. Постучал.

Никто не ответил.

— Да не стучите, — входите, — усталым голосом сказал Густых, стоявший на улице, прислонившись спиной к машине.

Ему было интересно, хотя он каким-то внутренним глазом уже видел всё, что сейчас произойдет.

Командир повернул ручку, открыл дверь, вошел. Его не было с пол-минуты. Трое охранников, присевших с автоматами наизготовку в разных углах двора, перебежали к крыльцу.

Но тут дверь приоткрылась, появился командир и призывно махнул рукой. Лицо у командира было вытянутым и совершенно белым.

Охраники один за другим вбежали в дом.

Густых ждал, по временам озирая переулок. Начинало смеркаться. Мимо прошел одинокий прохожий. Потом — молодая мамаша с саночками, на которых полусидел закутанный до самых бровей ребенок. Где-то хрипло закаркали вороны.

Прошло минуты три. Водитель «Хонды» заёрзал, забеспокоился. Подождал еще минуту, переговорил с кем-то по рации и вышел из машины.

— Пойду, проверю, — сказал он Густых. — А вы, уж пожалуйста, сядьте в машину. И пистолетик, уж пожалуйста, приготовьте.