Онлайн книга «Дети погибели»
|
У женщины был недоумевающий и растерянный вид. Она проговорила: – Что прикажете… Соловьёв скоро вернулся, держа сверток с двумя бутылками. Он повеселел. Всё это приключение стало казаться ему забавным. – Говорите, куда надо идти, – сказал он. – И, кстати, как вас зовут? – Настей зовут. Это уличное имя-с… А пойти можно в нумера… – На улице – Настей, а дома? – спросил Соловьёв. Барышня промолчала. Соловьёв сказал: – Не хочу я в ваши нумера. Там клопы и тараканы, и блевотиной, небось, воняет. – Ну-с, тогда… я не знаю… А вы на всю ночь желаете, или как? – На всю ночь. Гулять – так гулять. – Хорошо-с. Ступайте за мной. И Настя, не оборачиваясь, быстро засеменила в сторону Садовой. * * * Они подошли к большому доходному дому. На лестнице Настя обернулась, шепнула: – Дом считается приличным, так что, если хозяйка или хозяин, не ровён час, встретятся, – сделайте, ради Бога, вид, что мы незнакомы. Соловьёв удивился, молча кивнул. Когда они оказались в маленькой каморке с окошком во двор, с довольно жалкой, неуютной обстановкой, Настя быстро сняла шубку и шапочку. Выпив залпом стакан вина, стала раздеваться. Соловьёв, сидя за столом, крутил свой стакан по грязноватой скатерти. На неё не глядел, пока она не сказала: – Что, так и будете сидеть? Помогите, что ли, корсет развязать… Соловьёв украдкой посмотрел на Настю. Она стояла к нему спиной у кровати, ждала. Соловьёв выпил вино и сказал: – Знаете, Настя… Я ведь первый раз… Она помедлила. Подошла, присела, положив обнажённую руку на стол. Глядела на Соловьёва большими чёрными глазами. Потом молча налила себе вина и выпила. Соловьёв тоже выпил. Опьянения он не чувствовал. Но на душе отчего-то становилось темнее и тяжелей. – Настя… Пусть не настоящее имя. А всё равно вам идёт. Настя отодвинулась, сказала сердито: – Слушайте, господин хороший… Я вашего имени не спрашиваю, да и знать его не хочу. А только ежели вы на всю ночь девушку заказываете, то платить надо вперёд… Соловьёв смутился, вынул из кармана деньги, положил на стол. – Этого хватит? Настя удивлённо посмотрела на ассигнацию. – Да вы, наверное, сынок какого-нибудь миллионера. – Угу. У меня папаша – акционер железнодорожного общества. Настя выпила еще и охмелела. Сказала: – Не верю. Не похожи вы на миллионщика, и всё. Ежели бы ваш папаша был миллионер, к вам бы приличные барышни сами липли, как мухи… А кто вы, если правда? Соловьёв пожал плечами. – L'homme, qui pleure… Настя подняла голову, посмотрела на него прищурясь: – «Человек, который плачет»? А чего же вы плачете? Соловьёв помолчал. Потом спросил: – Откуда вы знаете французский? Вы учились?.. – Училась! – она допила третий стакан, со стуком поставила его на стол. – Вам-то что? Вы зачем сюда пришли – по-французски разговаривать? Соловьёв помолчал, вздохнул, тоже выпил. – Я, Настя, хочу человека убить. Она вздрогнула, приподнялась. Дотянулась до кровати, стянула с неё шаль, закутала голые плечи. – Вы… вот что. Не нужно мне этих денег ваших… Вы уходите лучше. Соловьёв подумал. Открыл вторую бутылку, налил себе, выпил. – Не бойтесь, – сказал, мрачнея. – Вас убивать мне ни к чему… Да и не убийца я. – То-то я и гляжу… – язвительно ответила Настя, но шаль на груди сжала крепче. Соловьёв, наконец, почувствовал опьянение. Ему стало муторно, и вино показалось противным, скверным. Он сказал тихо: – Полюбите меня… Я утром уйду, обещаю… Настя поколебалась. Наконец поднялась, пошла к постели. – Ну, тогда не сидите, как истукан какой… * * * Флигель-адъютант из Зимнего вернулся, когда Маков, прилегший только вздремнуть на диван, успел уснуть крепчайшим сном. Но подскочил, услышав о курьере, сбросил плед, приказал дворецкому: – Зови. Схватил пакет, вскрыл. Граф Адлерберг писал: «Лев Саввич, сегодня аудиенция никак не возможна. Если дело действительно не терпит отлагательств, соблаговолите выразиться яснее. Я буду вас ждать». Маков вполголоса ругнулся и крикнул дворецкому: – Скорее умыться! Придётся срочно ехать… * * * Адлерберг его ждал: Макова провели прямо к нему в кабинет. Вид у министра двора был неважный: мешки под глазами, лицо бледное, утомлённое до предела, и седые волосы, борода, усы, обычно браво расправленные, как-то поникли вниз. – Садитесь, Лев Саввич, – сказал он, потирая лоб. – Я вас слушаю. Только, пожалуйста, покороче, если можно… Маков сел. – Видите ли, Александр Владимирович… Сказать совсем коротко: на государя готовится покушение. Адлерберг, сделав усилие, подался вперёд: твердый подворотничок врезался в заросшее собачьей шерстью горло. – Что? – спросил сдавленным и каким-то неестественным голосом. – Мною получены агентурные, достаточно надёжные сведения. Жандармы проморгали появление в Петербурге человека, известного под фамилиями Соколова и Осинова. – Кто это? – спросил Адлерберг, с напряжением глядя на Макова. – Террорист. Уезжая из Саратовской губернии, где проживал «в народе», он сообщил ближайшим товарищам, что собирается покуситься на жизнь Его Императорского Величества. Адлерберг втянул голову в плечи. И снова стал почти обычным: а обычно он бывал похожим на барбоса. – Откуда у вас эти сведения? – От верного человека, – уклонился Маков. – Он давно был связан с моим помощником Филипповым, царство ему небесное, а теперь самые важные сведения передаёт мне. – А он-то откуда узнал? – почти закричал граф, и выглядело это дико, грубо, и даже, пожалуй, страшновато. Маков нахмурился. – Александр Владимирович, – сказал негромко. – Я попросил бы вас на меня никогда не кричать. Адлерберг, выпучив глаза, долго смотрел на Макова. Наконец буркнул: |