Онлайн книга «Дети погибели»
|
– Ах, оставь, пожалуйста! Сто лет уж прошло, и в столы вертячие давно уже никто не верит. – А как же предсказание о Константинополе? – спросила Мария Александровна. Александр Николаевич вздрогнул. Вот ведь… Больна, смертельно больна. А всё помнит. Разум чист… Еще в 1858 году, когда Россия только начала приходить в себя после позора Крымской войны, на сеансе столоверчения в Зимнем духи предсказали странную вещь о «Константинопольском вопросе»: разрешится он-де лишь при внуке царствующего императора. А до того будет большая война, в которой победа будет на стороне России. Но русские дойдут до Константинополя, и у его врат глупейшим образом остановятся. Именно так и надиктовали! И так и случилось не далее как пять месяцев тому назад: генерал Скобелев с передовым отрядом был в двадцати верстах от Константинополя, шпили минаретов видел! И получил приказ: остановиться. И приказ этот отдал он сам, Александр Николаевич. Ввиду угроз европейских держав. Напрасно, напрасно он тогда в эти грозные дипломатические демарши поверил. Вошёл бы в Константинополь – и ничего бы державы не сделали. Смирились бы… Но… Не посмел. Ближайший союзник – Вильгельм – и тот посоветовал ему тогда с Европой не ссориться. То есть, с Англией в первую голову. С королевой Викторией. Александр Николаевич вспомнил их мимолётный роман, когда они, оба молодые наследники, едва встретившись взглядами, сразу поняли всё наперёд: либо любовь до гробовой доски, либо… Либо ненависть. Кстати, к ненависти причин было предостаточно. Александр Николаевич уже тогда прекрасно знал, что его дед, император Павел I, был убит в результате заговора, который щедро профинансировало английское правительство. В итоге любви не получилось. Уже даны были авансы Дармштадтскому герцогу. И папенька зорко следил за поездкой сына – через соглядатаев. Куда же без них?.. Вот и осталась у российского императора и английской королевы одна только ненависть. Обоюдная. Беспощадная. Навсегда. – Тебе, Сашенька, я вижу, не до меня… – прошептала Мария Александровна. – Ну, Господь с тобой. Вечером ещё свидимся. Ступай. Ступай уж… Александр Николаевич, однако, ещё посидел. Ему почудилось в этом «ступай уж» продолжение: ступай уж, мол, к этой своей бесстыжей Катьке… Он вспомнил Катю, вспыхнул. Сказал, резко поднявшись: – Да. Надо срочно созвать кабинет, сенаторов. С этой неслыханной бесовщиной пора кончать. Я не могу допустить… Он замолчал, гневно сжал кулаки. Тут же вспомнил крепко сжатый кулак умиравшего папеньки, и слова его – «Держи всё… всё…». Не договорил папенька, не успел. Но все, кто стоял у постели Николая Павловича, поняли: «Держи всё ВОТ ТАК!». Александр Николаевич поцеловал Марию Александровну в бледный, покрытый испариной лоб. Тихо выговорил: – Прости… И пошёл к дверям. – Бог простит, – чуть слышно отозвалась она; потом внезапно приподнялась, сказала умоляющим тоном: – Сашенька! Уезжай. Уезжай ради Бога! В Крым, в Ливадию. Там ОНИ не достанут. «И там достанут, ежели захотят», – подумал государь и вздрогнул. Нет, всё же там, в Крыму, действительно, безопаснее… Мария Александровна закрыла лицо руками; сквозь почти прозрачные пальцы пробивались горошинки слёз. – Вот как тебе свой день рождения приходится встречать, – проговорила она сквозь всхлипывания. – Ведь тебя нынче… в центре столицы… как зайца травили! Как зайца… Государь сделал вид, что недослышал. * * * Камер-фрау, подхватив кринолины, уже уносились к своим покоям. А в коридоре возник флигель-адъютант с пакетом. – Что это? – на ходу спросил государь. – Список приглашённых на экстренное совещание. От графа Адлерберга. – Когда совещание? – Сегодня в одиннадцать. Государь приостановился, подумал. Отрицательно качнул головой: – Нет. Приедут не все, впопыхах. Что они смогут решить? Лучше завтра. Да, завтра. С утра, в десять часов. И чтоб каждый имел предложения. Каждый! И… Постой. Вот что. Ты выстрелы слышал? – Никак нет. Только вороны кричали… Государь хмуро посмотрел на адъютанта, вспомнил то самое, важное: – Послушай-ка… Приведи сюда жандармского офицера, который преступника остановил. Это начальник конвойного эскадрона Кох. Немедленно отыщи и приведи! И зашагал к лестнице, которая вела к покоям Екатерины Юрьевской-Долгорукой. * * * ПЕТЕРБУРГ. УГОЛ КУЗНЕЧНОГО И ЯМСКОЙ. Апрель 1879 года. Поздно вечером – дети уже спали – появился гость. Анна Григорьевна Достоевская, всегда стоявшая на страже покоя мужа, не пускала: – Фёдор Михайлович не очень здоров. Спать почти перестал… Достоевский услышал, вышел из кабинета, спросил обычным глуховатым голосом: – Кто там, Аня? – Не всё ли равно? – довольно раздражённо ответила Анна Григорьевна. – Незнакомец какой-то. И дальше – тише: – Кто вы такой, сударь? – Бывший студент… Медик. – А по какому делу? – Поговорить мне нужно. О деле поговорить. Достоевский расслышал. Уловил в слове «дело» подспудный смысл, попросил: – Аня, пусть войдёт, – и вернулся в кабинет. Сел на диван, опустил плечи, обхватил руками колено. Потом спохватился – пересел к письменному столу. Вошёл молодой человек в очочках, с рыжеватыми кудрями. Достоевскому его вид не понравился. Нахмурился: – Если вы о моих романах поговорить пришли, то, извините, не ко времени. Да и охоты особой у меня сейчас нет спорить… – А почему вы решили, что я пришёл непременно спорить? – слегка задыхаясь от волнения, спросил бывший студент. – Нет-с. Я пришёл к вам потому, что мне не к кому больше идти. Достоевский сначала чуть было не вспыхнул: издёвка послышалась. «Не к кому больше идти», «Некуда больше идти», – слова Мармеладова из «Преступления и наказания». Однако сдержался. Сказал, набивая папиросу табаком с помощью специальной машинки: – Сейчас многим не к кому больше идти… Но почему нужно идти непременно ко мне? Повторяю: у меня сегодня нет настроения. – Не из-за казни ли Дубровина? – тихо спросил молодой человек. Достоевский бросил папиросу. Всё же это наглость, однако. – Да! И из-за казни! А вам что за дело? – А мне есть дело. Прямое дело… Незнакомец сделал шаг вперёд и прошептал: |