Онлайн книга «Дети погибели»
|
Поздно вечером он заглянул в камеру Илюши. Илюша лежал на кровати, босоногий, всё в той же рубахе. Лицо казалось синеватым. Глаза были устремлены в потолок. – Помираю я, кажись, вашбродь… – вымолвил Илюша. – Погоди ещё помирать-то, – наигранно-весело проговорил Комаров. – Завтра тебя к доктору отвезут. В больницу. К самому лучшему доктору! Илюша сипло ответил: – Нет… Чую я – не доеду… Комаров поморщился. – Сам же говорил, что у тебя двенадцать жизней, а? Как же не доедешь… Доедешь, да ещё и вылечат тебя. Илюша скосил на Комарова глаза. Приподнял руку, поманил Комарова. – Ты что? – насторожился Комаров, но подошёл, склонился над Илюшей. Илюша поглядел на него строго, сквозь очки. «Вылитый честный русский литератор на смертном одре», – подумал Комаров. – Помнишь про моего брата, Петрушу? – совсем тихо спросил Илюша. – Помню. Да где же его сыскать… Илюша судорожно вздохнул: – А его искать не надоть… Помирать буду – свистну. Он сам к тебе придёт. Уж он такой… Скрозь стены проходит. Так ты, вашбродь, позаботься о нём. Непутёвый он у меня. Рисковый. Так и прёт на рожон… Его придерживать надо. – А как же я его узнаю? – спросил Комаров и сам понял, что брякнул глупость. Илюша медленно растянул белые губы в кривую улыбку. – А вот как увидишь меня – живого и здорового, – так и поймёшь: Петруша это. Илюша задохнулся, замолчал. Комаров ждал. – Его, слышь, тоже по острогам Убивцем кличут… – прошептал Илюша и закрыл глаза. * * * День был тёплый, и хотя небо хмурилось, солнце по временам проглядывало сквозь облака – и тогда серебрились воды Фонтанки, и весело сверкали окна. На заднем дворе управления стояли длинные закрытые дроги, напоминавшие катафалк. Когда Убивца вынесли на носилках четверо дюжих жандармов, его позеленевшее лицо внезапно оживилось. Он открыл глаза, огляделся. – Ишь ты! Солнышко, значит, – сказал Убивец. – К добру. И птахи небесные как расчирикались… – Ты бы помолчал, тебе говорить вредно, – заметил доктор Парвус. Двое жандармов, стоявших в дрогах, приняли носилки. Пол был застелен слоем соломы, и на этот слой осторожно поставили носилки. – Хорошо… – выговорил Убивец. – Солома – это хорошо. К добру. Ишь ты, как оно… духмянисто стало. Будто в деревне. В дроги влезли два жандарма. Доктор поехал отдельно, в собственной пролётке. * * * При повороте с Литейного на Фурштатскую дроги приостановились. На подножку облучка внезапно вскочил молодой человек без шляпы, коротко, по-военному стриженый. – Э! – возмутился сидевший рядом с кучером унтер-офицер. – Ты куда? – Сюда, господин унтер. Приказано вас проводить. – А то мы дорогу не найдём? – возмутился было унтер и вдруг почуял неладное. Скосил глаза вниз: ему в бок упиралось дуло револьвера. Кучер мгновенно всё понял. И молча подстегнул лошадей. – Так что, унтер, если жить хочешь, помалкивай. А ты, – молодой человек обратился к кучеру, – гони к Дегтярному. Знаешь? – Как не знать! – с готовностью отозвался кучер и ещё нахлестнул лошадей. Движение в сторону Смольного было довольно оживлённым, но когда повернули на Кирочную и проехали Таврический сад, движение стало редеть. На Дегтярном и вовсе пролётки попадались редко. С Дегтярного стриженый велел свернуть в какой-то переулочек, потом – на пустырь. Здесь стриженый велел унтеру: – Ты, господин унтер, уже приехал. Эй, кучер, притормози! Когда дроги притормозили, жандарм спрыгнул на землю. Стриженый занял его место. Тотчас же в дроги заглянул словно выросший из-под земли высокий плечистый человек нахального вида. Он помахал револьвером и велел жандармам: – Вылезать! Не дурить! – А как жа… – начал было один жандарм, но второй молча ткнул его под бок. – Оружие оставить! – строго прикрикнул плечистый барин. Жандармы вылезли один за другим. Барин нырнул внутрь. – Ну, а теперь, брат, давай-ка к старому кладбищу… – приказал стриженый кучеру. * * * Рано утром на Фонтанке начался переполох: в арке, закрытой на ночь решёткой, на верёвке висел человек с перекошенным почерневшим лицом, язык – набок. Его широкие рваные кальсоны были мокрыми, на босых чёрных ногах засохли коричневые пахучие струйки. Руки повешенного были подняты и тоже привязаны к решётке. Всё это напоминало распятие. Комаров прискакал, вызванный нарочным. Вылез из кареты, подошёл к воротам. Он не разглядывал повешенного, – он молча смотрел на большую картонную табличку. На табличке было написано: «Собаке – собачья смерть». И всё. Комаров оглянулся, увидел дежурного офицера, распорядился: – Выставить тут охранение, пока снимать будут. Распорядись, чтобы сняли поскорее, – и на задний двор. Там где-нибудь положить… Да, и пошлите за доктором. За тем, который вчера приезжал… Как его – Парвус? * * * Через полчаса доложили: Парвус прибыл. Это был худой человек, больше похожий не на доктора, а на гробовщика: с чёрной бородкой, в чёрном пальто и с тростью. Вид у него был озадаченный. Его провели в кабинет Комарова. – Ничего не понимаю! – сказал Парвус. – Подняли ни свет ни заря… – Вы вчера нашего агента сопровождали в больницу. Раненого… Парвус изумился ещё больше: – Спаси Господи! Никого я не сопровождал! – Как не сопровождали? – подскочил Комаров. – Так… Я весь день по вызовам работал. Двое тяжёлых, много времени отняли. Да и люди всё состоятельные, так просто не встанешь, не уйдёшь… Не понимаю, в чём, собственно, дело? Комаров пристально посмотрел на него: – А доктора Кошлакова вы вчера не видели? – Нет-с. Вечером домой принесли от него записку: он меня искал, но не мог найти. Просил сегодня с утра приехать сюда, к вам… Парвус с опаской огляделся по сторонам. – Ах, вот как… – Комаров нахмурился. – А где сейчас Кошлаков? Парвус пожал плечами. – Время раннее. Возможно, почивает ещё… – Ах, почива-ает… – протянул Комаров угрожающим голосом. – Ну, что ж. Пока он почивает, вы у нас здесь посидите. |