Онлайн книга «Если судьба выбирает нас...»
|
— Ничего, братцы… Они еще заплатят мне за все… По максимальному курсу!!! Немцы накатывали волнами, и мы яростно отбивались на пределе сил! В какой-то момент противник прорвался во вторую траншею, но вновь был отброшен. Нас оставалось все меньше и меньше. Вот пуля нашла немолодого степенного калужанина Дятлова. Упал, пронзенный штыком, наш подрывник-любитель Белов. Когда немцев отбили, он был еще жив, и Савка наклонился осмотреть его рану. Открыв глаза, раненый посмотрел на меня ясным взглядом и проговорил: — Убили меня, вашбродь… Как есть — убили… Вы уж отпишите жене моей Евдокии, что так, мол, и так… — Глаза умирающего закрылись, и он уронил голову на грудь… И опять бой… Автомат перегрелся и заклинил — я выхватил из кобуры браунинг. Стрелял, командовал что-то, бросал гранаты, ругался… Потом меня оглушило, и несколько минут я пребывал в окружении звенящей тишины. А кругом гибли люди… Мой вестовой — добродушный увалень Палатов — лег на гранату, спасая нас от неминуемой гибели. Другому вестовому — шустрому и плутоватому Жигуну — осколком снаряда оторвало по локоть левую руку. Я навалился на дрожащего от шока солдата и резво перетянул культю ремешком от бинокля, приговаривая: «Давай, держись!» — стараясь при этом не глядеть в его выпученные от ужаса и боли глаза. На обрубок руки смотреть было не так страшно… Убило пулеметчика, и мне пришлось встать к «максиму». Размытые серые фигурки появлялись в прорези пулеметного щитка, так и норовя соскочить с мушки. Я стрелял — фигурки пропадали, но потом вновь возникали… И я вновь стрелял… Огонь пулемета жег глаза, а в голове крутилось легендарное: «В очередь, сукины дети! В очередь!» [100] От вибрации руки почти не чувствовали рифленых рукояток «максима», и казалось, что грохочущий, пышущий жаром станкач стал продолжением меня самого… Савка, вставший ко мне вторым номером, что-то возбужденно кричал, указывая влево. Разворачиваю ствол и: — Тра-та-та-та-та… Тра-та-та-та… — и только стреляные гильзы сыплются из-под щитка… — Вашбродь! Вашбродь! — Цыц! Ленту гляди!!! Фух… Отступили… Перерыв на обед? К нашей группе пробились Акимкин с Гусевым и еще с полдюжины гренадер — почти все раненые, но с оружием в руках и готовые сражаться до конца. Я с некоторым облегчением уступил пулемет более опытным специалистам, сел на дно траншеи и перезарядил верный браунинг… Потом нас все-таки выбили из второй траншеи, но тут подошла двенадцатая рота, и мы, контратаковав, полностью очистили окопы от немцев… Тогда погиб мой «почти что друг» прапорщик Платон Остроумов — пуля-дура ударила его в грудь… Он остановился, покачнулся, приложил руку к ране, поднес окровавленную ладонь к лицу и неловко, боком повалился на дно траншеи. Двенадцатая рота под командованием поручика Павлова заняла передовую траншею по фронту и изготовилась к обороне. А остатки десятой роты собрались у нашего с Казимирским блиндажа. Кругом разруха и смерть… В полузасыпанной траншее вперемешку лежат трупы в русской и германской форме. У входа, прислонившись плечом к стенке окопа, сидел самый молодой солдатик из нашего пополнения — курносый голубоглазый Лаврушка… Мертвый… На его бледном лице застыло удивленно-испуганное выражение… В самом блиндаже среди убитых немцев, навалившись грудью на телефонный аппарат и сжимая в окровавленной руке наган с пустым барабаном, лежал унтер-связист Токмаков. Он до конца защищал свой узел связи от врагов… Но были и живые: Акимкин с Воскресеньевым, Гусев, великан Степан Степанов с ручным пулеметом в руках, взводный унтер Рябинин с окровавленными бинтами на голове. Всего — двадцать пять человек. В их числе, слава богу, был и Кузьма Акимыч Лиходеев — грязный, в изорванной гимнастерке с красными от крови рукавами, но с задорно торчащими «тараканьими» усами на закопченном лице… Захотелось пить, но фляжка с разведенным вином была пуста. Я потряс ею над ухом, а потом недоуменно оглядел, ища повреждения. Да нет — вроде цела. Дырок никаких нету… Когда я успел все выпить? В изнеможении я привалился к стенке траншеи. Поскорей бы все кончилось… Но потом была еще атака… И еще одна… И еще… Двенадцатая рота отошла во вторую траншею — и опять вражеская атака. Ополоумевшие немцы прорвались и сюда — грянула рукопашная. Я палил из двух пистолетов — браунинга и «парабеллума». Савка прикрывал меня с дробовиком, еле успевая перезаряжаться. А когда он не успел и чумазый немец попытался пропороть меня штыком — пришлось вспомнить, чему меня учил старший сержант Костырев в учебке морской пехоты. То есть — отбить оружие в сторону и рукоятью разряженного пистолета в лицо, затем — коленом в живот… Затем наступило короткое затишье, после которого немцы навалились на нас с новой силой… Как раз тогда мой хозяйственный ординарец предложил забрать наши ранцы из блиндажа, а то как бы чего не вышло… Это меня в конечном итоге и спасло… Когда мы в очередной раз отступили под напором превосходящих сил противника, я и получил свою пулю. Откуда она прилетела — Бог весть… От несильного удара у меня перехватило дыхание. Боли не было… Я попытался сделать шаг, но земля вывернулась у меня из-под ног, и наступила темнота. 6
Заснул я на рассвете, когда солнце уже показалось из-за горизонта. Хорошо заснул: легко, спокойно и без сновидений… Проспал, однако, недолго — сестры милосердия разбудили: скоро утренний обход. Никакой, понимаешь, врачебной этики! Сплошная конкретика… Меня вообще весьма забавляло то положение, которое занимают в госпитальной структуре сестры милосердия. Дамы ухаживают за ранеными, помогая им сугубо в примитивно-бытовом плане: налить отвар, сделать компресс, поправить подушку или укрыть дополнительным одеялом. В остальном — эти замечательные представительницы прекрасного пола содействуют в написании писем, чтении книг, газет и тому подобной ерунде. Всю грязную работу по уходу за ранеными выполняют санитары — в большинстве своем уже немолодые мужики-добровольцы. Фельдшеры делают перевязки и уколы, а врачи оперируют и осуществляют общее руководство лечением. Кстати, о перевязках! Эти садисты, эти варвары в белых халатах знать не знали, что для того, чтобы приставший к телу бинт легче отходил, его надо намочить раствором перекиси водорода или, на худой конец, марганцовки. А эти упыри попросту рвали по-живому. |