Онлайн книга «Гонец московский»
|
Парень выбрался из сена и с наслаждением потянулся. Сделал несколько быстрых движений, растягивая связки и разминая суставы. Поддернул штаны, проверяя – надежно ли завязан гашник, и сорвался с места в бег. В десять шагов надвинулся лес. Расступился и поглотил человека подобно пасти огромного зверя. Никита легко мчался между старыми разлапистыми елями, привычно уклоняясь от растопыренных во все стороны ветвей. Чужой человек, попади он в темный ельник, ни за что не догадался бы, где проходит стежка, но парень чувствовал ее, что называется, пятками. Наверное, он мог бы найти дорогу и с закрытыми глазами. Как-никак, пять лет без малого здесь бегает, с той поры, как поселился у старого Горазда. Тело вошло в работу быстро и привычно. Четыре шага – вдох. Четыре шага – выдох. Густой смолистый дух врывался в легкие. Сырая земля упруго отзывалась на прикосновение подошвы. Поскрипывала бурая хвоя, устилавшая тропку, будто шкура матерого медведя. Четыре шага – вдох. Четыре шага – выдох. Вот и поляна, заросшая разнотравьем. Надо будет следующим летом выбраться сюда на покос… Ох и сладкое молоко даст Пеструха! Двадцать вдохов-выдохов. Вот и березняк. Листья с желтеющими по краям зубчиками трепетали под едва заметным дуновением ветра. Теперь под пятками шуршала прошлогодняя листва. Овраг. Через него переброшена тонкая жердина. Тонкая, она прогибалась даже под весом Никиты, хоть в нем не было ни капельки лишнего жира – только кости, сухожилия и мышцы. Скользкая от росы. Опасное препятствие. Особенно после лета, когда солнце вставало гораздо раньше и успевало высушить темно-серую кору. А ну-ка, посмотрим… Скользящий шаг. За ним второй. Похоже, тело вспоминало многократно заученные движения само, без вмешательства рассудка. Вот уже и колючие заросли малинника на той стороне. Рукой подать. «Не так страшен черт, как его малюют!» – пронеслось в голове. И тут левая нога соскользнула с жерди. «Опять левая! Невезучая…» Никита успел раскинуть в стороны руки. Пару мгновений ловил равновесие и, наконец, замер. Даже дыхание затаил. Подождал, пока сердце начнет биться реже. Глубоко вдохнул и поставил ногу обратно. «Стыд-то какой! Зазнался, потерял бдительность, как глухарь на токовище…» Уже продираясь через малинник, парень без устали корил себя. И, в конце концов, успокоил совесть, пообещав продлить утренние упражнения. По пологому склону холма, вновь через ельник, он поднялся на плоско срезанную вершину и помчался вниз, набирая больше и больше скорости, на ходу уворачиваясь от стволов и ощетинившихся ветвей. Ветер свистел в ушах. Черные косматые ели мелькали размытыми громадами. Дважды острые иглы оцарапали щеку. Один раз – пребольно хлестнули по губе. «Да что ж это со мной сегодня!» С разбегу влетев в бурелом – толстые, поваленные когда-то, давным-давно, стволы с торчащими в разные стороны сучьями делали путь непроходимым для всех, кроме особым образом обученного бойца, – Никита запрыгал, словно белка. Касание. Толчок. Взлет. Снова толчок. Всякий раз, проходя эту часть дороги, он старался пойти привычным путем. И всякий раз сбивался. Будто какая-то неведомая сила ночью перекладывала валежник, чтобы подловить человека. Зато тут уж не расслабишься, как на простой и понятной жерди. А значит, он всегда будет наготове. Учитель говорил, что это пригодится в будущем, – в бою нельзя отвлекаться, а уж рассеянный не выживет и пары вздохов. «Уф… Вот и выбрался на приволье!» Теперь парень бежал по безлесному косогору, который полого спускался к берегу реки. По правую руку занималась заря. Небокрай окрасился легким оттенком розового. И от этого широкая гладь плеса засветилась, словно изнанка раковины-беззубки – которых Никита насобирал несчитано, когда был младше. Учитель варил их в котелке – получалось вкусно, хотя и непривычно для русского человека. На ходу парень сбросил рубаху, дернув гашник, выскочил из штанов, с размаху бросился в воду. Холод сдавил ребра, вынудив пустить пузыри из носа. «Подумаешь… Разнежился, что ли, за лето? А вспомни, как той зимой в лютый мороз в полынью нырял!» Никита плыл под водой так долго, как только мог, греб размашисто, но не часто, а потому вынырнул почти на стрежне. Тут приходилось бороться с течением, для того чтобы держать направление на старую примету: кривую березу с обломанной верхушкой. С наслаждением вдохнув стылый воздух, парень поплыл саженками, стараясь не шлепать ладонями. Обрывистый берег приближался не так уж и быстро – хоть и не Волга, а Сестра ее, а все же река не маленькая. Коснувшись рукой глинистого откоса, Никита развернулся и поплыл обратно. После купания прохладный ветерок показался жарким. Не стесняясь наготы – кто его увидит в эдакой глухомани? – парень затанцевал по песчаной отмели, нанося попеременно руками и ногами удары невидимому противнику. Заученные связки движений получались легко. Удар кулаком! Пяткой! Щепотью! Снова кулаком! Подъемом стопы! Пяткой в прыжке! Ребром ладони! Вскоре от разгоряченного тела юноши повалил пар. «Довольно пока…» Никита быстро оделся и помчался обратно. Без труда поднялся по косогору. Преодолел бурелом. Миновал ельник, продрался через малинник. Выбежал на жердь… …И опять потерял равновесие. Замахал руками, выровнялся и обругал себя самой злой бранью, которую только знал. «Позор! Стыдоба-то какая!» Теперь и стволы берез, окрашенные розовыми лучами взошедшего солнца, не радовали. Так хорошо день начинался, и вот – на тебе! Уже подбегая к подворью, Никита уловил запах дыма. Неужто учитель с утра очаг растопил? Вот и постройки: крытая дерном полуземлянка, сенник, хлев, где ночевала Пеструха, лабаз на четырех ногах-столбах. Плетня здесь не ставили. От кого двор огораживать? Зимой, когда волки наглеют, корову можно и в дом забрать. Да и пса, Кудлая, в тепло запустить от греха подальше. Сдержанный лай Кудлая, который вообще-то никогда пустобрехом не был, заставил Никиту замедлить шаг. Что там может быть? В душе зашевелились нехорошие предчувствия. Уж не татары ли нагрянули? Проклятые нехристи! Сколько Русь может томиться под их ярмом? Сумеют ли когда-нибудь князья оставить распри, хоть несколько лет не выяснять, чей род старше и именитее, кто великому Ярославичу ближней родней приходится, кто дальней, а поднять людей, раздать броню и оружие всем, до самого захудалого смерда, и ударить по ненавистным захватчикам! Тогда бы он, Никита, в ноги дядьке Горазду поклонился, лишь бы только учитель отпустил его драться, отомстить басурманам за все старые обиды, а если доведется погибнуть, так смерть в бою за Русь Святую лучше любой другой. |