Онлайн книга «Гонец московский»
|
– Но почему Жак де Моле сам полез в ловушку? Зачем принял предложение Филиппа Красивого?! – воскликнул Жиль. – Он же обрек себя на верную смерть! Инквизиция шутить не любит, да и королевские палачи не даром хлеб едят! Они постараются выдавить из Великого магистра все, что он знает об отправленных обозах с сокровищами. – Вот потому брат Гуго де Шалон и покончил с жизнью. Несмотря на то что самоубийство – очень большой грех! – рассудительно произнес брат Антуан. – А брат Жак де Моле принес себя в жертву, подобно Иисусу. Своими муками и, возможно даже, смертью он искупит грехи всех уцелевших членов Ордена, – поддержал его брат Эжен. – Не все еще потеряно, брат Жиль! Мы живы. И многие братья тоже целы и на свободе. Драпиер [121] и казначей Ордена все еще на Кипре – когда загребущие руки Филиппа доберутся до них? Но не так важно золото и прочие земные сокровища. Из Парижа вывезена главная ценность, которой обладал Орден, – древнее знание, накапливаемое по крупице за все время его существования. Ведь в наших телегах книг и свитков гораздо больше, чем бочонков с монетами и слитками. – Пока живы мы, жив Орден! – распрямил спину брат Рене. – Non nobis Domine! – Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу… – подхватили его слова рыцари и сержанты. Через три дня, уже в левобережье Рейна, сбежали те двое слуг. Ночью, тайком, не потребовав заработанной оплаты. Должно быть, не захотели служить опальному Ордену. Их никто не обвинял и не проклинал. Просто продолжили путь, и все. В горах Шварцвальда стало и легче, и труднее. Легче потому, что отпала необходимость скрываться. Не от кого. Отряд сутками пробирался по извилистым долинам и не встречал ни единой живой души. Зато каменные осыпи, буреломы, сугробы и быстрые реки не давали быстро продвигаться подводам. Упряжные лошади выбивались из сил, теряли подковы, сбивали ноги. Одну пришлось бросить – бедное животное напрочь отказалось идти дальше. Наконец, на переправе через одну из быстрых горных речек брат Антуан приказал выпрячь всех лошадей и дальше перевозить груз во вьюках. Разумеется, пришлось отказаться от лишнего веса. Вначале утопили все серебро и везли только книги и золото. Потом закопали в лесу часть слитков. Вдобавок ко всем злоключениям заболел брат Рене. Сильнейшая простуда, с жаром и сухим, надрывным кашлем, скрутила рыцаря в бараний рог. Он держался в седле лишь благодаря неиссякаемой силе воли, приказав привязать себя на тот случай, если потеряет сознание. В редких промежутках между горячечным бредом брат-путешественник продолжал указывать верный путь. И вот, наконец, Швабский Альб. Горы стали ниже, а долины шире. Хотя однажды, когда брат Рене был в беспамятстве, они случайно забрели в узкое извилистое ущелье, откуда сумели выбраться, лишь развернувшись и пойдя по своим следам. К счастью, зимой на дорогах Вюртембергского графства попадалось мало путников и брат Эжен не слишком напрягался. В противном случае он свалился бы вслед за Сент-Клером, но не от болезни, а от усталости. Брат Жиль шагал, ведя коня в поводу. Шел пешком и Антуан. Д’Орильяк время от времени забирался в седло, чтобы читать или делать заметки на ходу. Сержанты и слуги уже начинали пошатываться. Голод, холод и тяжелый труд превратили их в бледные тени еще недавних жизнерадостных и веселых людей. «Не приведи Господь, нападут сейчас разбойники, – думал брат Жиль, – голыми руками ведь возьмут. Одна надежда на чернокнижника…» В душе он давно смирился с тем, что брат Эжен колдует. «Ничего, потом все отмолим. Лишь бы выбраться. А ведь впереди Бавария, где дороги тоже не самые торные. А дальше – Чехия…» Брат Рене пояснил, что лучше всего им двигаться на Ульм, а оттуда на Нюрнберг. Пересечь Чешское королевство южнее Пльзеня и Праги – через Домажлице, Табор, Литомышль и от Градца-Кралова выйти прямиком на Бреслау. Жиль часто повторял про себя эти названия, смакуя на языке их дикарскую необычность. Молодой человек предполагал, что прошли они меньше половины пути до первой цели. А уж сколько идти до варварской Москвы, он подумать не смел. «Любопытно, какие там люди? Сильно отличаются от нас? На кого больше похожи? Одни говорят, русские берут начало от шведов и датчан. Такие же широкоплечие и светловолосые. Любят пить пиво, поскольку виноград в их землях не растет, орать песни и бороться с медведями, которые в их городах бродят по улицам. А города на Руси деревянные… Удивительно? Как же тогда не падают церкви и не обрушиваются крепостные стены? А замки у вельмож тоже деревянные? Другие утверждали, что русские происходят от дикарей-кочевников. Скифов и сарматов. Об этих племенах писали Геродот и Аристотель. Скачут по степи без седел и стремян. Попадают из лука на полном скаку в подброшенную монетку. Хотя откуда у них монеты? Брат Рене как-то упомянул, что русские не знают денег, а обмениваются товарами. Больше всего у них ценятся шкурки пушных зверей и железо…» Брат Жиль так задумался, что даже дернулся, услышав негромкий голос де Грие. – Человек на дороге, – сказал Антуан, проверяя, легко ли ходит меч в ножнах. – Похоже, монах, – отозвался брат Эжен и добавил успокаивающим тоном: – Он нас не увидит. В самом деле, стоявший у обочины мужчина был, судя по одежде, последователем учения святого Франциска Ассизского. Землисто-серый хабит [122] , подпоясанный веревкой с тремя грубыми узлами. Остроконечный капюшон он сбросил на плечи, открывая напоказ тонзуру. Приблизившись, брат Жиль разглядел землистые из-за недельной щетины впалые щеки монаха, близоруко прищуренные глаза и лиловый нос. К немалому удивлению тамплиеров, францисканец поприветствовал поравнявшегося с ним брата Антуана: – In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen. И перекрестился. – Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc et semper, et in saecula saeculorum. Amen, [123] – ответил де Грие. – Ты видишь нас? – нахмурился д’Орильяк. – О, да… – прогундосил монах. Видимо, цвет его носа проистекал не из пристрастия к вину, а от обычной простуды. – Гамор, Вуал и Заган могут скрыть вас лишь от неучей. Но образованному человеку достаточно… – Ни слова больше! – прервал его Эжен. – Как будет угодно брату-рыцарю. Орден Храма переживает нелучшие времена… – Ты и об этом догадался? – Это для меня столь же очевидно, прошу простить скромному монаху его хвастовство… – с деланым смущением проговорил францисканец. – Столь же очевидно, как и то, что брат-рыцарь родом из солнечного Лангедока. |