Онлайн книга «Пасынок судьбы»
|
Шпильман присвистнул. Почесал затылок: — Вот уж не думал, не гадал… — Так что это, Олешек? — Колодки, пан рыцарь, колодки. Здесь так наказывают преступников. — Тьфу, дикие люди! — Годимир сплюнул. — У нас, в Хоробровском королевстве… — А что в Хоробровском? Я слыхал, там сразу на кол сажают? — Ерунду городишь, а еще просвещенным человеком себя мнишь! Хоробровское королевство — это тебе не Басурмань какая-нибудь! Если виновен — да, могут и на кол. Только для этого преступление должно быть очень уж мерзким. — А если не на кол? — Каменоломни есть, копи железорудные… В Грозовском королевстве осужденные горючий камень рубят под землей. Вольного поселянина туда не загонишь ни за какие коврижки. В Новых землях еще… — Это правильно. Только здешние короли предпочитают не кормить разбойников, а выставлять вот так. Для острастки прочим. Годимир еще раз оглядел колодку. Два довольно толстых бревна вкопаны в землю — не расшатаешь. А на высоте полутора аршин [12] , если на глаз, установлены две горизонтальные жерди, в которых вытесано три пары углублений. Так, чтобы верхнее, смыкаясь с нижним, образовывало почти круглое отверстие. В них и были просунуты шея и руки осужденного. Потемневшее дерево марали подозрительные потеки. Похоже, кровь. — А этого за что, любопытно… — задумчиво проговорил Годимир. — Да кто ж его знает? — пожал плечами Олешек. — Может, душегуб-грабитель, а может, обычный кметь. За недоимки тут тоже карают по всей строгости. В этот миг зажатый в колодках человек приоткрыл заплывший глаз — видно, кто-то от души кулаком приложился — и проговорил охрипшим голосом: — Тебе-то не один хрен? — Вот те на! — развел руками шпильман. — К нему по-человечески… — Это вы-то по-человечески? — продолжал осужденный, дергая щекой, чтобы согнать особо назойливую муху. Жирную, зеленую, здоровенную. — Вызвездились тут, разглядывают, ровно медведя ученого. Нет, чтобы… Он не договорил, гордо дернул подбородком, заросшим грязной окладистой бородой, и закрыл глаза. — Гляди, пан рыцарь, гордец! — в голосе шпильмана промелькнула нотка уважения. — Видно, не из обычных поселян. — Похоже, что так, — согласно покивал Годимир, уже без стеснения рассматривая бородача. А что? Сам сказал про медведя, никто за язык не тянул. Осужденный выглядел лет на тридцать. Ну, туда-сюда пару годков. Широкие плечи, мускулистые руки — ни следа заморенности подневольного работника. Да и загар — не кметский. У тех лишь кисти рук и лицо с шеей знаются с солнцем. А тут — равномерная коричневатость. Выше пояса, по крайней мере. Ноги его скрывали ветхие и изодранные до неузнаваемости штаны. На спине — следы батогов. Старые. Может, даже больше, чем годичной давности. На правой щеке — тонкий белесый росчерк шрама. — Пить хочешь? — поинтересовался рыцарь. Незнакомец гордо промолчал. — Слышь, тебя спрашиваю. Подбитый глаз вновь слегка приоткрылся. — Учти, любезный, больше трех раз я помощь не предлагаю, — нахмурился Годимир. — Ну, понятно, — прохрипел наказанный. — Будет вельможный пан унижаться до помощи деревенщине. — Дурень ты, братец, — обиделся Годимир. — Я ж… — Оно ж легко за справедливость бороться, когда при тебе меч, щит и копье, — вел дальше хриплый голос. — Когда все это тебе с рождения положено по закону… Рыцарь открыл рот, намереваясь дать достойную отповедь. Потом закрыл его и махнул рукой: — Вот еще! — Ладно, давай свою воду, пан рыцарь! — каркнул человек в колодке. — Нет, ну надо же! — ошеломленно пробормотал Годимир, отстегивая баклажку от седла. — А не думаешь, любезный, что я обижусь и уеду, а тебя оставлю здесь стоять до второго пришествия Господа? С этими словами он вытащил пробку, поднес горлышко к губам хрипатого, трудно различимым в густой бороде. — В колодках столько не живут, — коротко бросил наказанный, открывая рот. Олешек рассмеялся и, покачав головой, пояснил Годимиру: — Знаю я таких. Встречал. Грабят богатых. Купцов потрошат, ростовщиков особенно не любят. Если удается, могут и пану мелкопоместному хвост прикрутить. — Незнакомец не ответил. Он ловил губами и языком тонкую струйку воды, льющуюся из баклажки рыцаря, но глазами в сторону шпильмана сверкнул, словно камень из пращи запустил. — Думают, таким манером можно справедливость восстановить. Только слишком часто во вкус входят. Чужое отнимать — оно ж приятнее и легче, чем своим трудом зарабатывать. А после и разницу между бедным и богатым замечать перестают. Я как-то про таких стишок сочинил. Рассказать, а? — Ну, расскажи. — Рыцарь внимательно следил за струйкой, и потому от него не укрылся мгновенный озлобленный прищур колодочника. — Изволь. — Шпильмана уговаривать не пришлось. Он почесал затылок и выдал: — Закружило, завертело, понесло… Был я первый парень на село, Был я прежде баловник, оголец, А теперь лесной суровый удалец. Эх, достал бы кистенек из-под полы, Да накинуты на руки кандалы, Но и нынче я смиряться не хочу — Так и плюнул бы в глаза богачу! — Складно поешь, — ухмыльнулся наказанный. Теперь его голос не хрипел. Все-таки не зря горло промочил. — Только что ты знать можешь о нашей жизни? О нашей борьбе? — Верно. Ничего не знаю, — согласился Олешек. — Если кошелек срезать — это борьба, то ничего. Не приходилось. — Вот и вали отсюда! — зарычал человек в колодках. — Я у вас ничего не просил! И не попрошу! Ну?! Проваливайте! — Ну, конечно! — язвительно проговорил музыкант. — Зачем мы тебе нужны? Тебя твои же лесные братья найдут и освободят, а? Незнакомец пробурчал что-то невнятное. Мол, убирайтесь… Какое ваше собачье дело? — Найти-то найдут, — вел дальше шпильман. — Не было бы поздно. С голоду не помрешь, так зверь лесной какой-нибудь набежит. Добро, если волки или медведь… А если волколак, а, пан рыцарь? — Не «акай»! — неожиданно зло отозвался Годимир. — Сколько говорить можно? Он прищурился и вдруг выхватил меч. Одним плавным движением, как перед славной битвой. Прикоснулся крестовиной ко лбу: — Видит Господь, не из корысти, а во исполнение обета рыцарского… Сероватое, поблескивающее лезвие описало полукруг и обрушилось на цепь, скрепляющую жерди колодки. Железные звенья лопнули с жалобным визгом и разлетелись осколками. Разбойник охнул и выскользнул из жесткой хватки дерева. Упал на колени, но тут же нашел в себе силы подняться. Пускай для этого ему пришлось опереться одной рукой о стойку-бревно. |