Онлайн книга «Клинки Порубежья. Книга 1. Окаянный груз»
|
Войцек прижался спиной к шероховатой прохладной коре дуба и блаженно закрыл глаза. – Пан сотник, пан сотник… – Несмелый голос ворвался в его затухающий разум, отвлек, заставил вернуться к действительности. Ендрек опасливо протянул руку, намереваясь потеребить командира за плечо, но так и не решился. У его ног стоял котелок – надо полагать, с водой, через руку свисал чистый отрез полотна. – Лечить пришел? – Сотник улыбнулся разбитыми губами. – Надо, пан сотник… – замялся парень. – Хотя бы промыть… – Добро. Войцек кивнул, протянул ладони: – Слей. Теплая вода – и когда только успели подогреть? – обожгла сбитую кожу похлеще крепкой горелки. Кстати… – Горелка есть? Ендрек пожал плечами: – Может, и есть. Мне не ведомо. – Так и не ведомо? Знаю я вас. – Ты ж, пан сотник, сам приказал – горелки не держать в лагере. – Верно. Приказал. А то пан Юржик, чего доброго, угорит. Да и прочие… – А что ж ты с меня теперь спрашиваешь, пан сотник? – хмуро проговорил студиозус. – Я могу чистотела нарвать. Ну, коры дубовой заварить… Говорят, неплохо раны заживляет, заразе распространиться не дает. – Это кто говорит? – Войцек набрал полные пригоршни, бросил воду в лицо. Запекло еще хуже, чем руки. – Глянь, медикус, щека свезена? – Конечно, свезена… Я думал, пан сотник: всё, кончилась наша служба, не начавшись. – Ну да! – А что еще думать было… А «кто говорит»… Профессора в Руттердахе. На кафедре траволечения. Меченый еще раз умылся. Теперь щипало меньше. – Вольно ж тебе деньги отдавать за то, что любой реестровый знает. Медикус вскинул подбородок: – Есть болезни, и есть лекарства от них такие, что вашим реестровым и не снились! И знать не знают, и слыхом не слыхивали! – Во как! – Конечно! А если реестровые такие умные, пусть и лечатся сами, без посторонней помощи! – А зачем ты тогда учишься? Ну, если лечить реестровых тебе зазорно? – Мне зазорно? – искренне поразился Ендрек. – Ты ж сам сказал – пусть сами лечатся. Или кто другой, не подумав, ляпнул? Студиозус понурил голову: – Верно. То-то и оно, что не подумав… Войцек хотел было улыбнуться, но едва не ойкнул от боли в стремительно распухающей губе. Сказал примирительным тоном: – Д-добро, парень. Не бери в голову. Выучишься еще, шапочку получишь, будешь серебро вытрясать из панов и паненок выговских. – Нет. – Ендрек упрямо тряхнул отросшей за последний месяц челкой – в Руттердахе среди студиозусов была принята короткая стрижка «под горшок», а где ж в дороге найдешь цирюльника? – Нет. Я к пану гетману Жигомонту пойду! Пусть в войска определяет лекарем! – К Жигомонту? – К нему! Только не к гетману, оговорился я, а уже к королю! Не проскочит ваш Януш! Не верю я, что шляхта вконец разум потеряла. Сейм покажет, кому больше веры! Меченый ответил не сразу. Приложил сперва холстину к ссадине на щеке. Подержал. Отпустил, внимательно поглядел на розоватый отпечаток сукровицы. Вздохнул: – За что тебя держу в отряде? Ты ж нас всех ненавидеть должен лютой ненавистью… Ох, и заморочили вам головы Жигомонт со Зьмитроком… Ох, и заморочили… – Мне никто голову не морочил! Своим умом живу! – Эге… А я, Хватан, Грай, Юржик, выходит, заемным? – Ну… – смутился Ендрек. – Д-добро… Попытаюсь тебе пояснить, во что мы верим. Ты драку мою с лесником видал? – Ну, видал… – От начала до конца? – Ну, от начала… – Д-да что ты «нукаешь»? Не на подводе едешь… Видел, так и говори. – Видел. От начала до конца. – Здоровей он меня? Тяжелее? – Да… – протянул студиозус, не понимая, к чему клонит сотник. – Кулаки, что кувалды, об шею жердину сломает и не поморщится. Так? – Так. – Скажи честно: верил, что я его побью? – Нет. – Тут уж Ендрек не кривил душой. Случись биться об заклад, а в Руттердахе среди студентов бытовало увлечение и петушиными боями, и бараньими стычками, и травлей псов, и даже схватками между самцами рыбы-колючки, он на Войцека не поставил бы. – П-правильно, что не верил. Я против него, что ты против меня. Так и Малые Прилужаны супротив Великих Прилужан – и войска реестрового м-меньше, и города беднее, и храмы не такие прекрасные, земля – и та не столь родющая. А чем я взял лесника? А ну, отвечай! – Не знаю, пан сотник… Может, выучкой воинской. Он ведь тот же кметь… – Н-нет, не выучкой. Если б я на саблях с ним рубился, тогда да, а так… – Ну, тогда точно не знаю. – Эх, пан студиозус, пан студиозус… – Меченый покачал головой. – Яростью я его взял. – Яростью? – Да. Не ослышался ты. Ра-растолковать, а? – Растолкуй, пан сотник. – Ендрек принял из рук пана Шпары влажную тряпку. – Добро. Слушай. Лесник с детства силушкой не обижен. – Откуда ты это знаешь? – Да насквозь я таких, как он, вижу. – А-а… – То-то… С детства, с отрочества он привык быть сильнее всех, главнее всех, лучше всех. А найдется кто смекалистее или ловчее, красивее или умнее – в нос. Разговор короткий. К зрелым годам он уже уверился в своей силе окончательно. Н-нет соперника, равного по силе, да и быть не может. Самый-самый. А коль привык побеждать походя, лень в сердце завелась. Воля к победе запропала куда-то. А может, и не было ее никогда, а? Ендрек в который раз пожал плечами. – Не знаешь? И я не знаю… Добро. Довольно про лесника. Обо мне слушай. Я с малолетства привык за все бороться. Как кутенок в своре. Привык, что запросто в жизни ничего не дается. А значит, злость во мне поселилась. Погоди кривиться. Мы с тобой по-разному злость понимаем. Она прежде всего не жестокость или кровожадность, а упрямство. В лепешку расшибись, а своего добейся. Вот так, пан студиозус. – А к чему все это ты, пан сотник… – А вот к чему. Яростью – или злостью, зови как хочешь – я его и одолел. Не кулаками, но духом, волей к победе. Он меня бьет, а я встаю. Другой бы пощады давно запросил, а я – в драку снова. Испугался лесник. Дрогнул…. Дрогнул и сломался. Войцек перевел дыхание. После продолжил: – Так и наши Малые Прилужаны. В нас ярость живет. За Великими Прилужанами, само собой, сила, богатство, власть. А у нас ярость. Ярость, выпестованная войнами с северными соседями – грозинчанами да зейцльбержцами. Она, как добрый клинок, огнем пожарищ закалялась, в кровавых реках остужалась. Не зря Витенеж, покойный король, из наших был. Теперь Великие Прилужаны отошли от войны последней, отъелись, отстроились. Еще бы! Столько лет прошло! И невдомек шляхте столичной, с какой это радости из глухой окраины князь на престол выговский взобрался. Взобрался и сидел там сорок лет с небольшим. А мы помним, почему за Витенежа и Посольская Изба, и Сенат, не чинясь, выступили. |