Книга Горячие ветры Севера. Книга 2. Полуденная буря, страница 12 – Владислав Русанов

— Палила целыми хуторами, кишки на деревьях развешивала. До крови охочая, говорят. Прям пила бы ее. Слава Пастырю Оленей, шлепнули стерву.

— Да ну?

— Дык у вас же на прииске дело было! Нешто не знаешь? — В глазах Меткого мелькнуло подозрение.

— Трупа ее никто не видел… — И это тоже правда, лопни мои глаза. А если Хвост что и рассказывал, должен был упомянуть, что сида ушла в стуканцовы ходы.

— Да-а, жалко. Ее-то за все злодеяния помучить бы как следует. Мне б волю дали — жилы тянул бы да железом каленым…

Что ж он смакует-то? Нашел о чем поговорить. И ведь не возразишь особо — в сей момент в пособничестве остроухим обвинят. Как тогда договариваться с траппером? А без их харчей да коней нам, похоже, не обойтись.

— Что толку переливать из пустого в порожнее? — Я постарался придать голосу побольше убедительности. — Не нашего ума дело. Мы люди маленькие, свои шкуры сберечь — и ладно.

— Ты в ее шкуре был, дядька Меткий? — неожиданно вмешалась Гелка.

Вот еще напасть на мою голову! Сейчас ляпнет лишнее по простоте душевной.

— Нет, не был! — Рыжие брови ардана полезли на низенький лоб.

— Так и не суди! Всех родных-близких в одночасье потерять — тут любой с ума стронется, лютовать начнет.

— Хех, — выдохнул, как от кружки чистого ржаного вина, траппер. — У тебя что, Молчун, все бабье племя с прибабахом? Одна сидит, молчит — дундук дундуком. Другая на честных людей кидается, ровно волчонок. Ишь, чего удумала, чтоб я да в шкуру остроухой заразы! Ты, девка, поди да тем, чьих родных ведьма проклятая порезала-пожгла, расскажи про то, кого она там и где потеряла!

Видит Сущий, надоело мне всех успокаивать, споры утихомиривать, словно жрец какой-то!

— Не обращай внимания, Меткий. Девка больно жалостливая. Она всех жалеет. И людей, и нелюдей. И тех, кого режут, и тех, кто режет. Давай лучше о деле.

— Хе, о деле? А ежели я теперь обижусь?

Еще и выпендриваться будет! Да глаза уже от жадности кровью налились.

Я вытащил из-за пазухи заветный мешочек. Подкинул на ладони. Да, легковат он у меня. А кто ж думал, что траты так рано начнутся. Еще до обжитых земель не добрались, а уже развязывать приходится. А ведь каждый камешек потом и мозолями заработан. За каждый чего-то недоедал, недопивал…

Тьфу ты! Как такие мысли возникают? Стыдобище! Ни одного самоцвета покамест не потратил, а уже пожалел!

Я дернул за веревочку, вытряхнул содержимое мешочка на ладонь.

Траппер застыл с открытым ртом. Пожалуй, Хвост ему тоже камешки показывал. Может, и сменял пару на что-то полезное. А у самоцветов сила есть. Сила не хуже чародейской. Привязывает людей. Мы-то народ привычный. Ковыряемся в земле, драгоценности десятками через пальцы бегут. Относишься к ним как к обычным камням. Порой забываешь об их истинной стоимости в миру. А люди совсем по-другому их блеск видят. Вот так блеснет порой в глаза, и всё — навеки приковало. Человек готов на преступление пойти, жизнь у ближнего отнять, лишь бы завладеть вожделенным сокровищем. Даже не для обогащения, а просто для удовольствия обладать сверкающей красотой. Вот и Меткий…

— Ну, Меткий, вижу, разговор у нас будет. — Ардан сглотнул сухим горлом:

— Чего ж не поговорить!

— Тогда начнем с коней. Ты говорил, хромые они у тебя?

Он надул губы:.

— Говорил, были хромые. А щас гладкие, аж лоснятся. Отъелись, отдохнули.

— Так я погляжу? — приподнялся Сотник.

— Ты наглядишь там… Вместе сходим.

— Как скажешь. Ты хозяин.

Они вышли.

— Та бьех го, феанни. Спасибо, госпожа. — Я оберрулся к Мак Кехте, стараясь поймать ее взгляд во тьме капюшона. — Та аглэ орм, шив' ни риэн. Я думал, ты не выдержишь.

Она промолчала. Дернула плечом, отвернулась. Обиделась, должно быть.

За что? Кто виноват, что дурная слава вперед имени бежит? Проливая кровь без меры, убивая направо и налево, к такому нужно быть готовым. Да и Сущий с ней. Пусть молчит. Может, уже умнеет?

Гелка сидела, уткнувшись носом в шитье. Она всегда так. Скажет что-нибудь, а потом мучается — не то ляпнула.

— Не переживай, белочка. Он не может ее судить. Ты можешь, но не будешь, я знаю. В этом и заключена подлинная справедливость.

Она кивнула. Будем думать, согласилась.

Теперь прикинем, сколько придется отдать ардану. Хотелось бы поменьше. А вот как выйдет? Они тут цены самоцветам не знают. Могут такую заломить — мало не покажется.

Вернулись Сотник с Метким.

Траппер бережно притворил за собой дверь. По его сияющей под маской напускного равнодушия физиономии я понял — кони не порченые.

— Добрые кони, — подтвердил Сотник. — Совсем не годящий — один. А нам четверо нужно.

— А я что говорил? — вмешался Меткий.

— Где ж добыл таких? — Мой спутник глянул пристально, как мировой судья. — Не в лесу же поймал?

— Да нет, — замялся траппер. — Проезжали тут одни — за харчи оставили.

— Военный народ?

— Ты откудова распознал?

— Я строевого коня сразу отличаю. Не купеческие лошадки. Прав я?

— Прав. Прав, глазастый!

— Так кто оставил-то? — Меня азарт начал разбирать: что ж он прямо не скажет, откуда лошади!

— Тебе не всё едино?

— Как же нам всё равно быть может? — развел руками Сотник. — Ты нам коней передаешь навроде кота в мешке. Мы не сегодня-завтра их старых хозяев повстречаем. Как докажем, что не конокрады?

— А это ваша уж беда — доказывать.

— Так мы можем и тебе их на память оставить. Хочешь — режь, а хочешь — так ешь.

— Ладно. Уломали. Настырные вы… Отряд тута проезжал. Вроде гвардейцы трегетренские. Поверх кольчуг накидки цвету…

— Коричневые?

— Ага, как лещина спелая. А на плече, вот тут, веревка крученая.

Петельщики? Неужто отряд Валлана? Тесен мир. Сколько живу, столько убеждаюсь.

— И называются они как-то мудрено… Мне ваш говорил, который в шапке с хвостом.

— Петельщики?

— О! Точно! Петельщики.

— А командиром у них лысый? Детина здоровенный — что поставить, что положить.

— Угу. — Ардан моментально погрустнел.—Он самый. Про него тоже Хвост много чего напел мне.

Буквально спиной я почувствовал, как напряглась Мак Кехта. Час от часу не легче! Стерпела упреки и оскорбления в свой адрес, а услышит про врага непримиримого — и откроется. Опять выручать надо, тему разговора менять. Да и давно пора. Дело-то к ночи. Договориться о цене — и спать.