Книга Горячие ветры Севера. Книга 2. Полуденная буря, страница 34 – Владислав Русанов

Лабон не выдержал первым. Его клинок рогатой гадюкой прянул вперед. Наискось, слева вправо-вверх.

Живолом принял удар серединой меча, шагнул влево, уходя от жаждущего крови острия ножа. Завел свой клинок сверху и толкнул оружие петельщика к земле. Вернее, к воде.

Лабон присел, окунаясь до пояса, выдернул меч и над самой поверхностью воды попытался поразить противника в колено.

Разбойник отступил, широким взмахом полутораручника отогнал гвардейца. Прыгнул вперед, сокращая дистанцию, рубанул сверху и промахнулся.

Лабон, успев поменять хват на обратный, ударил снизу, в пах.

Живолом спасся, заступив правой ногой далеко назад, и саданул локтем петельщика в лицо.

Лабон скрылся под водой, а его противник дважды ширнул острием меча в бурлящую поверхность реки, но тщетно. Полусотенник был слишком опытным бойцом, чтоб дать себя приткнуть, как поросенка. Он вынырнул на пару шагов левее и рубанул дважды. Первый раз целя в шею, а возвратным горизонтальным движением — в бедро.

От первого удара Живолом уклонился, второй, выворачивая кисти, остановил. Пнул петельщика в колено, вынудив отступить, и сам ударил косо, срывая острием клинка брызги с воды.

Из-за неудобного положения удар вышел не слишком быстрым, и петельщик, скрестив меч и нож, поймал лезвие полутораручника, толкнул, прибавляя скорости развороту лесного молодца, а сам, крутанувшись противосолонь, пырнул ножом мимо себя, за спину.

Лезвие заскрежетало по звеньям кольчуги. Живолом охнул. Несмотря на броню, ребро заныло — похоже, треснуло.

Завершая разворот, противники оказались лицом к лицу. Лабон боднул разбойника в подбородок, но пропустил смачный пинок в пах. Согнулся. Отскочил, закрываясь мечом… Слишком медленно.

Клинок Живолома врезался петельщику в плечо на ладонь выше локтя; почти не задержавшись, ударил в бок. Лабон выронил оружие и упал на колени, окрашивая взмученную воду алым. Волком глянул исподлобья на победителя.

Лесной молодец сплюнул кровь из рассеченной губы и замахнулся:

— Молись!

— Хрена с два! — каркнул Лабон, пытаясь зажать пальцами рану. — Бей!

Меч медленно опустился, уперся острием в глинистое дно.

— Вставай. Пошли… Рану перевязать надо.

— Мне твоя забота — что мертвому припарка.

— Сдохнуть в сырости захотел? — Живолом, не оглядываясь, зашагал к своему берегу. Выбрался. Уселся на кочку, стянул левый сапог и потряс, выливая воду. — Ну, дело твое.

Побелевший лицом Лабон подошел к нему неверным шагом. Видно было, из последних сил держится.

— Гей, Некрас! — возвысил голос Живолом. — Давай сюда! Перевязать надо. — И добавил для гвардейца: — Скажи своим, пускай выходят.

Лабон кивнул обреченно:

— Одеяло, Дыг! Выводите людей!

Подлесок зашевелился. Послышался короткий шум борьбы, вскрик. Из скопления листвы появился Жердяй, согнувшийся почти вдвое, чтобы пройти под низкой веткой. Он демонстративно вытер нож о штанину. Пояснил:

— Бургаса прирезал. Не пущал, скандалить вздумал…

Следом за гвардейцем из лесу потянулись копейщики и лучники.

— Ты обещал их отпустить, — прохрипел, стискивая зубы, Лабон — Некрас без всякой жалости стянул ему культю тонким ремешком, останавливая кровь.

— Только тех, кто захочет.

— Что ты задумал?

— Какое твое дело? — Живолом рывком вскочил на ноги, расправил плечи. — Трейги! Кто из вас узнал меня?

Жердяй попытался перехватить взгляд полусотенника, но безуспешно.

— Кто служит короне больше полугода? — повторил вопрос лесной молодец.

— Так, это… — шагнул вперед Дыг. — Узнали мы… — Выбравшиеся из-за телег веселины нестройно загомонили.

— Скажи ты! — Живолом властно указал мечом на длинного петельщика. — Кто я?

— Принц Кейлин, твое высочество…

В толпе разбойников кто-то охнул, кто-то смачно выругался.

— Чё, правда, что ли? — шепнул Некрас на ухо белому, как покойник, полусотеннику.

— Уж куда правдивее. Собственной персоной.

— Да! Я — принц Кейлин. Законный наследник трегетренской короны, — выкрикнул Живолом и обвел всех взглядом, ожидая возражений. Не дождался.

— Ты не серчай, твое высочество. Чего уж там, — пожал плечами Жердяй. — Откудова ж мы знали…

— Никто вас не винит. Каждый может заслужить прощение, сражаясь рядом со мною против моих врагов.

Трейги переминались в нерешительности. Бессон, протолкавшись вперед, пробасил:

— Что гляделки вылупили? Айда на нашу сторону! — Замахнулся хлопнуть Живолома по плечу, но вовремя отдернул руку. — Ты… это… звиняй, ежели что не так, твое высочество. Нас бросишь теперь?

— С чего бы это? — вскинул бровь Кейлин.

— Ну дык… У тебя ж свое теперь войско будет.

— Что ж. — Принц вздохнул. — Я многим обязан тебе, Бессон, и вам всем. Спасибо! Вы вправе уйти, но я предлагаю остаться. Хочешь стать коннетаблем, Бессон? — Кейлин хитро прищурился.

Первым, тыкая пальцем в отвисшую челюсть вожака разбойников, заржал Крыжак. Через мгновение смех подхватили почти все веселины, за исключением тугодумного Гуляйки и озабоченного перевязкой Некраса.

Жердяй, стоявший впереди трейговского строя, крепился, но его губы сами собой расползлись в широкой ухмылке, и, махнув рукой, долговязый петельщик ступил в брод. На половине дороги он сорвал с плеча аксельбант и швырнул в стремнину.

— Они как хотят, а я с тобой, твое высочество! — Дыг и Одеяло медлили, но Рябчик громко, срывающимся от волнения голосом скомандовал:

— Десяток! Справа по два за мной! — И, не боясь замочить сапоги, последовал за Жердяем.

— Мы с тобой, Живолом! — смахивая с уголка глаза слезу и с трудом переводя дыхание, проговорил Крыжак. Ткнул Бессона кулаком в бок: — Ну? Орясина лесная, скажи!

— Да с тобой, с тобой, — подтвердил главарь. — Я ж еще утречком предлагал тебе водить ватагу.

Хохот снова вихрем промчал над водной гладью, отразился от зеленой ширмы леса и вернулся к телегам.

— Поздравляю, принц, — себе под нос пробурчал Лабон.

Но Кейлин, несмотря на шум, услышал его.

— Ты, — острие меча уперлось в заляпанный кровью, мокрый табард полусотенника, — ты отправишься к Валлану… и к моей дорогой сестренке, возжелавшей короны сверх всякой меры. И скажешь им… Просто опиши им сегодняшний день. Пусть порадуются. Ведь они всегда говорили, что мои успехи — их успехи. Понял меня?

Лабон нахмурился: