Онлайн книга «Серебряный медведь»
|
Пехотинцы стаскивали мертвых латников и тельбийских крестьян в одну большую кучу. Похоже, среди них обнаружились не только убитые, но и раненые. – Хорошо бы проводника найти… – задумчиво проговорил Кулак. – Я думала, тебе господин генерал и подробную карту нарисовал, как медренского графа искать, – дернула плечом Пустельга. – Не язви, детей не будет! – отмахнулся кондотьер и, не обращая больше внимания на зашипевшую, как вода на сковородке, женщину, направился туда, где несколько сасандрийских солдат под надзором сержанта перевязывали тельбийцев. Ингальт пришел в себя от пронзившей бок острой боли. Застонал, схватился за ребра, почувствовал на ладони липкую кровь. Поразительно, что живой. Чьи-то руки дернули его за плечо, перевернули на спину. – Живой? Заслоняя солнце, над бортником навис человек в кожаном нагруднике имперского солдата. Ингальт вяло мотнул головой. Понятное дело, живой. Какой же еще могу быть, если шевелюсь? – Вставай! – приказал солдат. – Рогатину не трожь! Бортник кивнул. Он и не помышлял о сопротивлении. Потянувшейся за оружием рукой управляла самая обычная крестьянская рачительность. Если где чужое плохо лежит, то подгрести под себя – святое дело. А уж свое бросить – это и вовсе прегрешение против совести. – Давай, давай. Шевелись! Ингальт попытался подняться. Скорчился от боли и вновь уселся в пыль. – Ты это чего? – возмутился сасандриец. – А ну бегом! – Погодь, – вмешался кто-то, кого Ингальт не мог увидеть, не развернув головы. А поворачиваться хотелось меньше всего – правый бок отзывался острой болью на любое движение. Лечь бы, скрючиться, как раненый кот, и ждать, пока или выздоровеешь, или сдохнешь. Лишь бы неподвижно лежать… – Дык… Что тут такое? – продолжал голос из-за спины. – Не слушается, господин сержант! Я ему – вставай! А он снова на задницу падает… – Погодь, Цыпа! Сейчас поглядим… Дык он же раненый. Рубаха в крови вся. – Ага, раненый! То есть… так точно, господин сержант. Тень упала на закрытые веки Ингальта. Чьи-то пальцы ткнулись в плечо. – Живой, нет? «Трогай, спрашивай, – подумал Ингальт. – Хоть в пироге запекай. Только вставать не заставляй». – Живой он, господин сержант… – Не лезь, зеленка. Что-то, рожа больно знакомая… – Не могу знать, господин сержант! – Отвали, говорю! Ингальт, ты? Сперва бортник не поверил своим ушам. Нет, голос показался смутно знакомым. Или даже не смутно… Где он мог его слышать? – Бороду отрастил… Ингальт, дык… Ты откудова тут? И тут ветеран сообразил, кто же к нему обращается. Мягкий выговор восточной Гобланы. Неизменное «дык» едва ли не через слово. С этим человеком он два года спал в одной палатке, ломал краюху хлеба пополам, вместе они удирали хлебнуть вина у маркитантов и таскались по обозным шлюхам. С ним плечо к плечу сражались с остроухими в горах Тумана. Он же и дотащил его, истекающего кровью, со стрелой дроу, воткнувшейся на ладонь выше колена, до шатра полкового лекаря. Ингальт открыл глаза: – Я это, Дыкал. Я… – Во дела! – радостно воскликнул сержант. – Я думал, дык, тебя в лазарете совсем, дык, залечили! А он живой! Ты как здесь? – Он не договорил. Вскочил с корточек. – Емсиль! Ему ответил солдат, который первым пытался поднять Ингальта: – Он, господин сержант, тамочки кого-то лечит… – «Тамочки»… – передразнил Дыкал. – А ну, бегом его сюда. Одна нога тут, а другая, дык, уже там! Пехотинец исчез, словно корова языком слизнула. Сержант присел на землю рядом с бортником: – Ты ж, дык, не тельбиец… Откуда здесь? С рогатиной на меня пер, да? – Дыкал криво усмехнулся. – Чего это на тебя? – А на кого? Ингальт задумался. А ведь и правда – на кого? На сасандрийского солдата, каким и сам был четыре года тому. А за кого? За медренского ландграфа, который такими поборами село обложил, что впору мяукать на луну, как дикий кот. Вот только ландграф смог очень даже весомый довод привести. Убедительнее не бывает. Десяток латников с мечами наголо позади… – Ладно… – махнул рукой сержант. – Молчишь? Молчи. Я и так все понял. Дык за просто так крестьяне с вилами на пехотный, дык, строй не кинутся. Это ж не стожок, дык, ничейный. Соображаешь хоть, что вас, дык, на убой кинули? – Соображаю, не дурак. – Ингальт сплюнул тягучую слюну. Ладонь от раны он старался не отрывать. Он хорошо знал, как быстро человек может истечь кровью. – Что бы ты на моем месте делал? – Дык, я пока что на своем… – пожал плечами солдат. – Что, ландграф со всех деревень народ, дык, собрал? – А то? И с хуторов тоже. – Обещал семьи, дык, за ноги повесить, если кто сбежит? – Зачем за ноги? Просто повесить. У него это быстро: раз, два – и готово… – Дык ясно. Куда уж яснее? Где тот Емсиль? – Дыкал покрутил головой. Вокруг солдаты продолжали растаскивать мертвецов. Своих – в ровный рядок, чтобы опознать, отчитаться перед капитанами и снять с довольствия. Тельбийцев – в кучу, не особо заботясь об уважении к покойным. – Емсиль – это кто? – поинтересовался Ингальт. На самом деле ему было все равно, но нельзя же сидеть молча, дундук дундуком. – Узна2ешь, – отмахнулся сержант. – У тебя тут кто? Ты ж не из Тельбии. Вроде бы… – Из Уннары. – Бортник вздохнул. – А тут жена и четверо ребятишек. – Ни чего себе! – Дыкал присвистнул. – Когда успел? – Да я не торопился особо… – Ну, ты даешь! О! Емсиль пришел! Едва ли не бегом к ним поспешал высокий широкоплечий солдат. Светло-русые волосы, широкое лицо, раздвоенный подбородок и мясистый нос. Самый натуральный барнец – уроженец северной провинции, раскинувшейся у самого подножия гор тумана. Именно им чаще всего достается от возжелавших свободы и крови дроу. Именно их и защищали Ингальт и Дыкал, когда… Впрочем, сколько можно об этом? – Явился по вашему приказу, господин сержант! – доложил барнец. Рукава поддоспешной рубахи он закатил, копья не видно. Кто он в роте? – Еле нашел! – по-мальчишески вставил второй солдат. Тот, кого Дыкал отправлял на поиски. Как там его зовут? Цыпа! Что за дурацкая кличка? Впрочем, слыхали мы клички и более дурацкие. – Тебя не спросили! – рявкнул Дыкал и поманил рукой барнца. – Иди погляди. У него бок в крови. Сильно зацепили? Емсиль наклонился над Ингальтом. Бесцеремонно оттолкнул ладонь, прикрывающую рану. Провел пальцем по краю прорехи. |