Книга Камень ацтеков, страница 87 – Елена Долгова, Александр Михайлов

Баррет осмотрелся. С левой стороны завалы оказались пониже, он перелез так, чтобы не потревожить шаткое нагромождение кирпича.

Через десять ярдов попался первый мертвец — человек застыл лицом вниз и с разведенными в широком жесте руками. Слишком просторная туфля с его левой ноги соскочила и откатилась в сторону.

Тело выглядело неповрежденным — как будто незнакомца свалила таинственная кара и он так и рухнул на бегу, обнимая мокрый песок.

— Проклятые рогачи…

Баррет, сам того не замечая, ругался на двух языках, на английском и испанском, не вкладывая в слова ничего. Потом он остановился и опустился на колени — из-под завала торчали узкие плечи, светилось золотом полудетское личико.

— Тэдди?..

«Малыш», придавленный поперек поясницы балкой, все еще жил. Мокрые дорожки на щеках оставил не дождь, а слезы, но плакал Тэдди чисто рефлекторно — изощренный ум продолжал жить в умирающем теле.

— А, это ты, Питер, — тонким голосом и почти спокойно поприветствовал он. — Рад видеть старого знакомца. Были времена, когда я нетерпеливо мечтал, чтобы тебя, дрожащего от страха, поволокли на виселицу. Дуракам хочется золота, а мне — видеть тебя повешенным. Ах, какая бы это была жуткая кончина…

— Что ты делал в городе?

— Не скажу.

— Скажешь.

— Ух ты!..

Тэдди плюнул в грязь кровью и проводил взглядом свой плевок.

— Ай! До чего же боязно… А что ты мне причинишь? Учти, что я все равно умираю, покойника дважды не убивают.

— Значит, ты не бессмертный…

— Я потерял свое бессмертие из-за тебя, бог Миктлантекутли меня оттолкнул.

— Где Памела, проходимец?

— Где она? Да мне плевать… Бог смерти сегодня собирает свою жатву… Скоро его запас костей пополнится.

Баррет выпрямился и брезгливо отодвинул сапог от лужицы, которая натекла с губ Тэдди.

— Я не убью тебя. Не хочу марать руки… Посчитаюсь по-другому — просто брошу здесь подыхать в одиночестве.

— Питер, стой! — завопил карлик. — Остановись, ты, идиот, я мог бы открыть тебе еще кое-что. Хочешь? Если ты сейчас бросишь меня, ты никогда не узнаешь правды — слышишь?!

Слуга бога смерти потерял хладнокровие. До сих пор нервное возбуждение помогало ему превозмогать боль, сейчас мошенника прорвало.

— Ах ты, пиратская собака! — заорал он настолько громко, насколько хватало дыхания в ушибленных легких. — Ничтожный смертный, кусок мяса, который думает, что может тягаться с богом…

Баррет шел прочь по разрушенному городу и в спину ему неслись самые низменные ругательства, какие только мог выдумать разум человека.

— А Саммер — предательница и шлюха, которая…

Баррет решил не оглядываться, Тэдди смотрел вслед, не стоило доставлять противнику удовольствия. Тонкий голос карлика постепенно притих — скорее всего у «сына бога смерти» кончились силы, отведенные для крика.

Внезапно и с новой силой припустил дождь. Камень, черепица, щепки, грязь, иногда тела людей и трупы животных, оскверненная морская вода — все это смешалось под ногами. Местами жижа доходила до колен.

В общем месиве тускло блеснул кусок металла — знакомый флюгер в виде морского дракона, который в лучшие времена венчал крышу дома Форстеров.

Баррет остановился, задыхаясь от усталости.

Перед ним высился громадный завал кирпича.

— Пэм!

Он нагнулся и попытался сдвинуть камни, каждый кирпич в отдельности легко поддавался, но, изъятый из груды, он вызывал общий обвал, и ничего не менялось — с тем же успехом можно по крупице разбирать песчаную кучу.

— Пэм, ты меня слышишь?

Развалины молчали. Рокот, далекий гул движущейся массы воды, шел от побережья. Даже если бы под руинами дома что-то шевельнулось, Питер не сумел бы расслышать ответа.

Он просто повернулся и побрел прочь — без особой цели, не обращая внимания на проливной дождь и не поднимая глаз, чтобы не видеть лишний раз надоевшую картину всеобщего разрушения.

— Питер.

Он обернулся.

Памела стояла за его спиной, длинные волосы намокли, платье тоже, но светлые, почти прозрачные глаза смотрели прямо, не моргая, в них не было ничего даже страха.

— Ты цела?

Баррет схватил женщину за руку и потянул ее в сторону северной окраины. Памела что-то отвечала, иногда ее ответы звучали бессмыслицей. Бегство отнимало у Баррета все силы — женщина, обычно легкая и довольно ловкая от природы, сейчас висела на нем инертным грузом. Развалины загромождали мостовую, приходилось или обходить их, или преодолевать, рискуя покалечиться на скользком камне.

— Мы тут словно крысы в лабиринте.

Памела упала плашмя, он поднял и перекинул ее через плечо — с таким грузом пришлось идти вдвое медленнее. На всякий случай Баррет обернулся назад. Огромная стена воды шла от гавани — он никогда не видел таких волн. Сквозь верхушку не просвечивало солнце. Серый вал был под цвет серому дню — дню, мокрому от морской воды и раскаленному от трескающейся земли, от ее природного зноя. Это неестественное сочетание — влага без прохлады, жара без ласкового света — угнетало больше всего.

— Ну все, черт возьми. Вставай, Пэм, хватайся за мою руку, и бежим. Если повезет, оно нас не догонит.

Они побежали прочь — падая и вставая, спотыкаясь, обходя трещины, раздирая себе руки о камни. Казалось, почва повышается так медленно, словно оба они не несутся со всех ног, а бредут по бесконечной плоской поверхности, усеянной мусором и битым камнем.

За спиной ударило, ухнуло, содрогнулось — повеяло ветром и влагой, мощью и разгулявшейся стихией.

Питер пробежал еще немного, остановился и обернулся, чтобы встретить океан лицом к лицу.

Зрелище поразило бы кого угодно.

Волна исчезла — она разлетелась, уничтожив себя и сокрушив сушу и город. Там, где раньше теснились дома, теперь плескалась вода. Муть не давала рассмотреть то, что навсегда оказалось на десятиярдовой глубине.

Памела плакала — Баррет достаточно видел ее истерик, но таких слез не замечал никогда — они катились по гладким щекам одна за другой, как бусины, не оставляя следа ни в ее глазах, ни на лице.

— Чудеса, да и только.

Ближе к вечеру они добрались до плантации. Деревянные постройки покосились, но выдержали все три толчка. Саундер ждал у порога с бесконечным терпением, свойственным только псам.

Брасье нашелся у потухшего очага — он сидел там усталый и ошеломленный, на лбу у француза наливался всеми цветами радуги громадный синяк.

— Добрый вечер, капитан.

— А ты что тут делаешь?