Онлайн книга «Маги и мошенники»
|
– «Onomatologia anatomica» [16] . Должно быть, изъяли у городского костоправа. На первом листе книги красовался отпечаток сапога. – Зачем все это нужно, святой брат? – поинтересовался подмастерье медника, высокий белобрысый парень в рабочем фартуке. – Это полезная вещь – медицинская книга. К несчастью, пергамент можно отскоблить и переписать заново, поэтому нельзя допустить, чтобы колдун Адальберт получил ее в свои руки… И Клаус Бретон невозмутимо отправил книгу в костер. Переплет распался, листы скорчились, ученый трактат распахнулся, продемонстрировал зеленоватых тонов унылую гравюру, с чьими-то узловатыми коленями и костлявой обнаженной спиной. – Покойся с миром. Следующая. Следующим оказался пухлый том в добротном коричневом переплете. Через плечо ересиарха перегнулся все тот же парень в фартуке и ткнул заскорузлым пальцем в радужную, тонкого исполнения миниатюру. – А это что? Про что здесь написано, святой брат? – Бестиарий Афродиты. Об этом тебе знать совсем не обязательно. – Чудно. А картинку оттуда вырвать можно? – Нельзя. Сомнительный «Бестиарий» рухнул в огонь, составив компанию трактату по анатомии. – А и ученый же вы человек, святой брат! Подмастерье шмыгнул носом и протянул Бретону еще одну книгу. – «Sphere Maalphasum, развлекательное сочинение ученой и добродетельной монахини Маргариты Лангерталь, с прологом, эпилогом, интерлюдией, песнями и сражениями, списком монастырского имущества и дивным описанием сооружений». Это я оставлю себе почитать, – заявил Бретон, упрятывая трактат под плащ. – Пригодится для богословских дискуссий, я укажу на этот труд как на пример распущенности имперского духовенства. – А вот это что такое? – «Критика тактики или Богопротивный Конный Арбалет», авторства преподобного Феликса Глориана. В огонь, мой друг, в огонь! Я некогда был знаком с автором, это бездельник и словоблуд, мы вместе учились в семинарии… – А вот еще… – «Геомантия, некромантия и нигромантия», сочинение доктора Георга Фауста. Опасные бредни демономана! Рукопись Фауста занялась веселым голубоватым огоньком, пахнуло серой. – Парадамус Нострацельс. «Новая Метафизика, сиречь воображаемое путешествие за пределы чувственного опыта». – Про что хоть там писано, ученый брат Клаус? Мудрено больно, ничего я не понял. – Я, признаться, как ни пытался, тоже не понял ничего. А пергамент добротный. Пускай горит. Следом в костер отправились: инфернальный двухтомник «Hortus Daemonum» и «Hortus Alvis» в мрачном переплете из шагреневой кожи, «Песни пустошей и холмов», переписанные поверх маловразумительного сарацинского синтаксиса, нравственный трактат Агриппы Грамматика «Наставления трезвенника Биберия» [17] , «Иронические Анналы» неизвестного авторства и, под конец, свиток лирических гекзаметров самого Хрониста Адальберта: Я к берегам отдаленным стремился, с тобою расстаться мечтая, Встречу нам буря сулила жестоко, мой повредивши корабль. – А книжек-то еще много осталось, добрый брат Бретон. Все будете смотреть или как? Ересиарх задумался – ученые труды и изящные сочинения разного качества и объема занимали четыре тележки, на еще пяти тачках громоздились чистые, неисписанные пергаменты. – Вали все скопом в костер. Мне недосуг проводить за пустым чтением день, а то и ночь в придачу. Медник немедленно опрокинул в огонь ближайшую тележку, рой веселых жгучих искр взметнулся и закрутился маленьким лихим смерчем. «Наставления Биберия», рассыпавшись в прах, смешались с «Метафизикой» Нострацельса, амбарная книга скототорговца устроилась рядом с «Бестиарием Афродиты». – Это все? – Больше не сыскали. – Теперь остается разыскать самого Адальберта. Брат Арно! Старательный помощник вынырнул словно из-под земли. – Как идут поиски колдуна? Где Штокман? Вам удалось напасть на след Адальберта? – Пока нет, брат Клаус, но подобное ищут подобным. Он пришел сюда не один, а в обществе некого бродячего румийца – из тех, у которых всегда наготове хорошо подвешенный язык, перо и чернильница. Быть может, если мы найдем книжника, то все остальное приложится. – Отлично. Действуй, брат Арно. Клаус Бретон повернулся лицом к вечереющему небу. – Велик Господень мир и много удивительного приходится встречать под солнцем! Огонь рьяно гудел, растопленный инфернальным двухтомником и критическими трудами Феликса Глориана, пятна оранжевого света легли на лицо мятежника. – Иногда в спешке бытия, среди мусора суеты удается выловить истинные жемчужины мудрости, – добавил ересиарх и носком сапога задвинул в огонь чудом избежавший костра маленький черный томик алхимических заметок. – А это про что написано… А вон то… – бубнил неугомонный медник. – Отменив среди свободных людей сословные привилегии, мы можем открыть всем желающим доступ к истинно благочестивым знаниям… Например, перевести священные книги на народный язык. Ты умеешь читать, брат медник? – Нет, зато я умею считать монету и не люблю, когда меня надувают попы. – А ведь в тебе говорит природная мудрость! – охотно согласился Клаус Бретон. Роскошный оранжевый закат освещал не менее роскошный костер из книг и спорил с ним в расцветке. Пергаменты, потрескивая, дотлевали. Мятежный ересиарх задумчиво и неспешно рассматривал черные силуэты шпилей и островерхих крыш, не подозревая, что под одной из них как раз в этот момент продолжает вершить свои удивительные дела неуловимый Хронист. * * * – Любуйтесь, Вольф Россенхель, вот он, наш мятежный умник во всей красе. Фон Фирхоф, Хронист и ученый кир Антисфен из окна наблюдали за задумчивым Клаусом Бретоном и огромным костром из рукописей, который полыхал посреди площади. – Я всегда думал, что уничтожение материального воплощения духовных ценностей присуще в основном рьяным консерваторам, а совсем не наоборот, – несколько туманно заметил Россенхель. – О, не думайте лишнего, Вольф, здесь идет не борьба с книгами и просвещением, а лишь охота на вас, дорогой наш магический приз. Вы – живой артефакт. Вас оставляют без средства вольно применять свои способности. – Но эти рукописи, возможно, бесценны! – всплеснул руками кир Антисфен. Ученый книжник был расстроен едва ли не до слез. – Не знаю, насколько они бесценны, отсюда не видно, – хладнокровно ответил фон Фирхоф. – Но на них, без сомнения, потрачено некоторое количество труда переписчиков и живописцев. Хотя, среди этих томов премудрости наверняка горят и простые, непритязательные амбарные книги толоссийских торговцев… |