Книга Гиппопотам, страница 46 – Стивен Фрай

Я встал, стряхнул со штанов черенки клубники и, не сказав ни слова, ушел.

По пути к дому я столкнулся с Кларой Косоглазой.

– Добрый день, мистер Уоллис, – сказала она. – А я как раз за вами.

Во всяком случае, я полагаю, что сказала она именно это. Я бы не стал и пытаться сымитировать шепелявые речи бедняжки.

– Вот как? А зачем?

Она смотрела мне прямо в лицо (и еще на какой-то неопознанный объект, расположенный в ста двадцати градусах к западу).

– Дядя Майкл хочет видеть вас в своем кабинете.

* * *

Человеку, попадающему в кабинет лорда Логана, первым делом приходит на память штаб-квартира Эрнста Ставро Болфельда [175] . Какие-то пульты управления, шторы с электрическим приводом, проекционные экраны, средства связи, глобусы, внутри которых обретаются графинчики с виски, и большие экраны видеофонов – это всего лишь видимые и кое-как опознаваемые элементы технического оснащения.

– Выбираете город для уничтожения, мистер Бонд? Ну-с, и который же? Нью-Йорк? Ленинград? Париж? Нет, погодите, Лондон! Конечно! Гудбай Пиккадилли, прощай Лестер-сквер [176] , как любите повторять вы, англичане.

– Тед! – Майкл с сигарой в зубах полупривстал из кресла. – Прости, что вытребовал тебя, точно проштрафившегося капрала. Я жду звонка из Южной Африки.

– Бизнес или политика?

Майкл широко известен обыкновением запускать лапы в дела государств-наций. По стенам кабинета развешены фотографии, на которых он ослепительно улыбается в камеры, приняв самые разные позы, свидетельствующие о близких отношениях с мировыми лидерами: на одной его рука обнимает за талию Валенсу, на другой он застыл бок о бок с Манделой, на третьей чокается стопочкой водки с Ельциным, на четвертой восседает с Арафатом на нелепо вызолоченной софе а-ля Людовик XVI, на пятой играет в гольф с Джеймсом Бейкером [177] и Джорджем Бушем.

– Какая разница? В Йоханнесбурге есть табачная компания, к которой я присматриваюсь. Сам знаешь, Южная Африка – развивающаяся страна.

– Обожаю твой оптимизм.

Майкл отмахнулся рукой от кольца сигарного дыма, а заодно и от неуверенности всякого, кто ограничен настолько, чтобы сомневаться в нем.

– Итак, Тедвард. Что ты желал бы узнать?

Я поначалу не понял, о чем он? Потом до меня дошло, и по лицу моему расплылась широченная улыбка:

– Так ты надумал? Поможешь мне?

– Я и мои адвокаты получаем абсолютное право вето?

Я с силой закивал:

– Определенно. – Как будто до этого когда-нибудь дойдет.

Майкл немедля толкнул через стол стопку страниц – отпечатанных через один интервал, с узкими полями, сшитых зеленой нитью.

– Прочти и подпиши, – сказал он. – Поставь инициалы там, где я их поставил, и полную подпись там, где расписался я.

О пути сильных мира сего.

– Мне обязательно это читать? – спросил я.

– Тедвард, какой жалобный тон, совсем как у ребенка, которому слишком много задали на дом. Твоя «Баллада бездельника», должно быть, вылилась прямо из сердца. Да я прочитываю документы, которые объемистей этого в двадцать раз, сидя на толчке перед завтраком.

– Чего ж тогда удивляться, что у тебя геморрой, – сказал я.

– Ты знаешь о геморрое? – нахмурился Майкл.

– Мы сострадальцы, – торопливо сказал я. – Я понял все по тому, как ты усаживаешься.

– Ну писатели! Не такие уж вы и бездельники. Только все ваше дело – приглядываться к людям.

Как мило, что он в это верит.

– Так скажи мне, – произнес я, передразнивая одну из его излюбленных вводных фраз, – что в этих бумагах?

– Стандартный контракт на авторизованную биографию. Право на судебный запрет. Не волнуйся, там нет ничего, что помешает тебе получить полный авторский гонорар. Кстати, о гонорарах. Ты должен мне один пенни.

Он протянул через стол раскрытую ладонь.

– Как это? – Я удивленно уставился на него.

– Согласно закону, – сказал Майкл, – контракт не вступает в силу без выплаты вознаграждения. Кто-то кому-то, а заплатить должен. В документе, который ты вот-вот подпишешь, сказано, что за вознаграждение в сумме одного пенни я соглашаюсь сотрудничать с тобой при написании биографии, именуемой в дальнейшем «Материалом». Вот так. Один пенни, прошу.

Озадаченный этим сочетанием юридической зауми с неподдельной серьезностью, я порылся в кармане брюк и достал монету.

– Сдача с пяти пенсов у тебя найдется?

– Определенно. – Майкл поймал брошенную мной монету, выдвинул ящик стола, достал металлическую коробочку, покопался в ней и извлек два двух-пенсовика. – Четыре, пять, – сказал он. – Обменяемся рукопожатием, деловой партнер. Мы заключили сделку.

Я встал, чтобы пожать ему руку, но тут он расхохотался, повергнув меня в окончательное смущение.

– Тедвард! Улыбнись! Любая сделка требует, чтобы ее отметили.

– Извини, – сказал я. – Твоя серьезность внушила мне благоговейный страх.

– Вот тебе первый урок того, как мы работаем. Мрачная решительность до самого момента подписания и обмена рукопожатием. А после того как подписи поставлены и одна рука пожала другую, нас обуревает экстаз, который никакой любви и не снился.

Майкл поставил на стол два магнитофончика и нажал на обоих кнопки записи.

– По одному на каждого, – сказал он. – Просто чтобы мы с тобой знали, до чего уже добрались.

Так мы с ним и сидели, пока Майкл пересказывал историю своей жизни, прерываясь лишь для того, чтобы ответить на два звонка из Йоханнесбурга и на один зов к чаю да принять оттуда-отсюда четырнадцать факсов. Подробности нашего разговора, Джейн, я оставлю до уик-энда. Пока скажу лишь, что многое прояснилось.

Нынче утром, однако ж, случилось нечто довольно странное.

Я сполз сверху к завтраку, надеясь перехватить бекон, пока тот не обратился в подошву, и, как обычно, сидел один, с «Телеграф», у торца обеденного стола.

Вошла Патриция, раскрасневшаяся и взволнованная.

– Тед! – воскликнула она. – Как хорошо, что я вас застала.

– Выпейте кофе, – ответил я с некоторой холодностью. Я нахожу затруднительным изображать сердечность, общаясь с девицей, совсем недавно обозвавшей меня бородавочником, – как бы сильно не хотелось мне вбить мой кляп в ее дудку.