Онлайн книга «Гиппопотам»
|
– Слушайте, слушайте, – раздался слева от меня голос Ребекки. Оливер ткнул в меня ложкой: – Ты же все еще не веришь в способности Дэви, так, Тед? Я глянул через стол на Энн и пожал плечами: – Если тебе это интересно, скажу. Нет, я не верю в чудесные способности Дэви. – Видите! Он просто не может с ними смириться. – Голос Оливера звучал уже почти на октаву выше. – Ему, как и всем нам, предоставлен единственный шанс, шанс, который большинству людей не выпадает и за тысячу жизней, он получил единственный шанс одним махом вытянуть себя из болота, в котором он вязнет все эти годы, единственный шанс поднять глаза и увидеть красоту всего сущего, и какова же его реакция? «Я ни хрена не счастлив. Я несчастен, как проклятый грешник». Конечно, он не счастлив. Пережитое нами за эту неделю есть ни больше ни меньше как божественное откровение. Божественное, мать его, откровение, и всем нам по силам постичь его, постичь и восславить. В нас всех присутствует хотя бы малая частица смирения, позволяющая нам кричать и плакать от незаслуженной радости. Во всех, кроме озлобленного, упрямого, слепого как крот и глухого как пень Теда Неверующего. Слезы стояли в его глазах. Я смущенно глядел в тарелку. – Прости, – сказал Оливер. – Прости, Тед. Факт остается фактом – я люблю тебя, глупое ты дерьмо. Ты мой друг, и я люблю тебя. Мы все тебя любим. Но ты такой… такой… – Да все в порядке, Оливер, – сказала Ребекка, – какой он, мы все прекрасно знаем. Речь о другом, дорогой, – продолжала она, повернувшись ко мне, – почему ты не хочешь принять то, что видишь? Почему тебе так трудно взглянуть правде в лицо? – Какой правде? – спросил я. – Правде о том, – сказал Оливер, – что существует такая вещь, как Благодать. – Правде о том, – подхватила Ребекка, – что там, вне нас, действительно есть нечто. – Меня не интересует, что есть там. Мне интересно, что есть тут. – И я пристукнул себя по груди. – Господи! – Оливер бросил вилку. – Ну почему тебе непременно нужно говорить подобные вещи? Почему? Мы же не на долбаных дебатах учеников шестого класса находимся. Никто тут тебе награды за роскошные реплики не присудит. – Должен сказать, – произнес Макс, – немного странно, что именно на поэта, не на кого-нибудь другого, все происшедшее никакого впечатления не произвело. Что случилось с твоим чувством таинственного, с воображением? – О нет, – ответил я, – решительно ничего странного тут нет. Если бы меня интересовали тайны и воображение, я подался бы в физики. Я стал поэтом как раз потому, что человек я очень земной. Я хорошо управляюсь лишь с тем, что могу попробовать на вкус, увидеть, услышать, унюхать и ощупать. – Ну вот, мать его, он опять за свое, опять Памела Дребаный Парадокс… – Это вовсе не парадокс, Оливер. – Так чего ты, в таком случае, приперся сюда? Просто чтобы поливать всех нас холодной водой? Если ты не способен относиться к этому серьезно, зачем пытаться порушить наше счастье? – Разумеется, я отношусь к этому серьезно. Более чем, уверяю тебя. Джейн – моя крестная дочь, Дэви – крестный сын. Хочешь, верь, хочешь, не верь, но для меня это очень серьезно. Очень и очень. – Но тогда почему же… – начала Ребекка, однако ее перебила Энн. – Я позвонила Подмору, – сказала она. – И предпочла бы, чтобы в его присутствии мы ничего больше не говорили. Пока Подмор собирал тарелки и обносил нас главным блюдом, все мы сидели, храня натужное молчание. Я осушил два больших бокала вина. Мне было жарко, неуютно. Сидевший напротив Оливер то бросал на меня гневные взгляды, то сочувственно покачивал головой. Я почувствовал себя тронутым, когда он сказал, что любит меня. Майкл хмурился, покручивая в пальцах винный бокал. Время от времени он удивленно поглядывал на меня. Саймон был багров, он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Объединенные общими узами Макс, Мери, Ребекка и Патриция громко чирикали о погоде и политике. Каждое их дурацкое замечание, похоже, целило в меня, словно вызывая на битву с их единым фронтом. Все это сильно смахивало на школьный бойкот. Наконец Подмор удалился. – Время пошло, – объявил Оливер. – Второй раунд. – Тедвард, – начал, разрезая жареную картофелину, Майкл. – Я не понимаю. Ты действительно отвергаешь все? Все, что я тебе рассказал? – Речь не об этом, Майкл. Я не отвергаю ничего из сказанного тобой об отце, ничего, что ты… – Оу, оу! – вмешался Оливер. – Молли Минуточку. О Майкловом отце? Я глянул на Майкла, тот пожал плечами и кивнул, соглашаясь. И я рассказал об Альберте Бененстоке, о его лошадях и о денщике Бенко. Для Энн или Ребекки все это новостью, очевидно, не было, но прочих, даже Саймона, мой рассказ поразил. – Ну вот видите! – сказала, пихнув меня локтем, Патриция. – Это наследственное. Передается через поколение. Это все наследственное. – О, в этом я не сомневаюсь, – ответил я. – Больше того, даже уверен. – Так в чем же ты сомневаешься-то, господи прости? – спросил в совершенном отчаянии Оливер. – Знаете, давайте я заодно уж объясню и причину, по которой здесь оказался. Меня попросили об этом. – Попросили? – Джейн. Пару недель назад я столкнулся с ней в Лондоне. И она рассказала мне… ну, не так уж и много она рассказала. Сказала, что ее лейкемия прошла, что, когда она месяц назад была в Суэффорде, здесь случилось нечто вроде чуда. Вот и все. Она хотела, чтобы остальное я выяснил сам. – Что ты и сделал. – Что я и сделал. – Так в чем же проблема? – спросил Майкл. – Да ни в чем. Никакой проблемы тут нет. – А Дэви? – поинтересовался Оливер. – Что ты думаешь о Дэви? – Тебе действительно хочется это узнать? – Да! – взвизгнул Оливер. – Спокойнее, Оливер, – сказал Майкл. Нотку истерии в голосе Оливера я различил хорошо. И потому старался говорить по возможности ровно и бесстрастно. Я и вправду не представлял, как они отреагируют на то, что я собирался сказать. – Я думаю, что Дэви… Дверь отворилась. – Что такое, Подмор? – спросила Энни тоном недвусмысленно резким – для нее, разумеется. – Прошу прощения, леди Энн. Лорда Логана просят подойти к телефону в его кабинете. Досада, овладевшая всеми, кто сидел за столом, была безмерной. А я почувствовал облегчение. Эта помеха давала мне несколько минут, чтобы собраться с мыслями и хоть как-то упорядочить то, что я намеревался сказать. Будь у меня листок бумаги и карандаш, я бы, наверное, набросал подобие тезисов. Старый анальный Тед. |