Книга Зеленый Феникс, страница 19 – Томас Барнет Сван

– Космач, ты такой хороший друг, – сказала я однажды, – чем я могу отплатить за твою доброту? Соткать тунику? Но ты никогда их не носишь. Или сделать серебряные наконечники для рогов?

Он засмеялся:

– Скоро узнаешь, малышка, подожди. Прошел еще год. Мне исполнилось тринадцать.

– Теперь ты можешь мне отплатить, – сказал он. – Жди меня в Священном Дубе Бога, которого вы называете Румин, а мы зовем Фавном. Закрой за собой дверь, чтобы туда не забрались львы.

Я ждала в темноте, сидя на листьях. Он пришел через подземный ход.

– Космач, – воскликнула я, – мне было так страшно без тебя. Я думала о львах и пауках, и мне хотелось открыть дверь и выбежать на солнце!

– Не бойся, – сказал он.

Он рассмеялся и взял меня прямо на листьях. Он был очень сильный, и от его мускусного запаха у меня закружилась голова. Я сопротивлялась. Руки мои были в синяках и ссадинах. Но тщетно. Он взял меня без единого поцелуя.

– Вот теперь ты отплатила мне, – сказал он. – А скоро увидишь, какой я тебе оставил подарок.

Через некоторое время у меня появился ребенок – дочь. Я решила убить ее. Но Богиня пришла ко мне во сне и сказала: «Разве ты хочешь уничтожить свой род? Твоя дочь должна родить ребенка. Презирай фавнов, но используй их для своих целей, как они использовали тебя».

Я сама отвела дочь в Дерево и дала ей маковый настой, чтобы притупились чувства.

– К тебе придет Бог, – солгала ей я.

Мне не хотелось, чтобы она знала правду. Ты можешь это понять, Эней, убийца? Никто из нашего племени не знает правды.

– Было бы лучше, – сказал Эней, – если бы они узнали ее и сами смогли выбирать.

– Кого можно выбирать среди фавнов? Они все одинаковые. Похотливые животные, которые ходят, как человек.

Эней ласково коснулся ее плеча:

– Существует не только похоть, но и любовь. Некоторым из моих людей нужны жены.

– Я лучше отдамся фавну…

* * *

Асканий сидел вместе с отцом и троянцами. Костер освещал прижавшихся друг к другу бородатого Ниса и безбородого Эвриала, не обращавших никакого внимания на женщин, с томлением поглядывавших на них. В тридцать пять женщины выглядели на шестьдесят, потому что не могли забыть деревянного коня, колонн, похожих на огненных драконов, убитого царя и уведенную в рабство царицу. [35] Мужчины постарше с легкостью сошли бы за пиратов – кожа у них потемнела и растрескалась, как старая парусина, но их отличало особое сияние глаз, позаимствованное у Энея за пятнадцать лет совместных странствий.

Повеса кружился вокруг костра, его раздвоенные копыта были изящны, как ноги танцующей девушки, а соловьиная флейта пела нежную, тонкую мелодию. Неожиданно он остановился перед Энеем:

– Мой царь!

– Что, Повеса?

– Спой для нас. В твоей груди песня. Нельзя прятать ее.

Асканий живо поддержал просьбу Повесы. Он тоже видел песню, и ему очень хотелось присоединиться к той мелодии, к которой его сегодня не допустили.

– Да, отец. Ты не пел с тех пор, как мы приплыли в эту страну. Знаешь, я настроил твою лиру.

Эней улыбнулся и покачал головой:

– Это очень личная песня.

– Она о любви? – спросил Эвриал.

– Да.

Эвриал и Нис посмотрели друг на друга и в один голос сказали:

– Спой нам.

Эней поднялся и взял из рук Аскания лиру. Он начал играть, так легко пощипывая струны, что они оставались почти неподвижными. Казалось, он освобождает заключенную в них мелодию, а не заставляет их исполнять свою. Затем он запел, и люди смотрели на него с таким восхищением, как можно смотреть лишь на бога, и верили ему, сыну Афродиты, но они восхищались бы им не меньше, будь он сыном простой кухарки. Асканий любил Энея и тоже восхищался им, но так, как может восхищаться лишь близкий человек: он видит в нем сначала друга, а затем отца; отца – и лишь затем бога; такую любовь не часто знают и редко понимают молодые люди.

Гранат кровавый, алый альмандин,

Агаты, сердолик и хризопраз,

И малахит, и дымчатый топаз,

И серпентин

Она носила.

Красных, как заря,

Птиц из порфира – волосы скрепить.

И грелась у нее на шее нить

Медовоцветных бусин янтаря.

Нарциссы, маки, ирисы, акант

И гиацинтов пурпур или синь,

Медвяный клевер, водосбор, полынь

И амарант

Она растила.

Розы пышный цвет,

Лаванду, мяту – чтоб свои покои

Наполнить ароматом. И левкои,

И хрис – медово-желтый златоцвет.

Все молчали. Что могли сказать смертные о песне бога? Закаленные в боях воины, не скрывая своих слез, плакали, стоя рядом с кипами корабельных парусов. Тень былой красоты промелькнула по изможденным лицам женщин, когда-то знавших не такие залы и иные цветы.

Но Эней не грустил. Он спел хвалебную песнь, а не плач. Она была о настоящем, а не об ушедшем. На лице его блуждала спокойная улыбка, он больше не нуждался в воспоминаниях.

Будто вызванный песней дух, Меллония вышла из леса и ступила в освещенный огнем круг.

Эней подошел к ней и, взяв за руку, подвел к своим друзьям. Она пошла за ним без стеснения и стала слушать, что он говорит:

– Пятнадцать лет вы следовали за мной; некоторые из ваших друзей погибли за меня, и впереди нас ждет еще немало испытаний. Но я прошу, чтобы вы, мои друзья, стали друзьями Меллонии, моей любимой и моей невесты.

Люди поднялись со своих мест и стоя приветствовали Меллонию. Она прошла среди них, оставляя за собой аромат коры и бергамота. Даже на лице Повесы ненадолго появилось благородное выражение. Один из двух неразлучных друзей, Эвриал, сказал:

– Повелительница пчел, любимая человеком, которого мы любим почти как друг друга, Нис и я вверяем тебе наши жизни.

Старуха, морщинистая, как высушенный на солнце кирпич – бывшая служанка царицы Гекубы, – проговорила: