Онлайн книга «День без вранья»
|
– А что? – не поняла я. – Представляешь? Проснуться, а рядом на подушке такая голова… – Он лауреат Нобелевской премии, – зачем-то соврала я. – Тогда он должен носить на груди табличку: «Лауреат»… – К форме привыкаешь, – сказала я. – Главное – содержание. – Главное – гармония. Единство формы и содержания. Деничка тогда посидел и ушел. И было непонятно – зачем приходил. Может быть, поменять обстановку, зарядиться от здорового человека, подпитать свой севший аккумулятор. Он от меня подпитывался, но, странное дело – от меня не убывало. Я тоже каким-то образом исцелялась, становилась легче. Может быть, я скидывала на него свою нерастраченную нежность, и он ее пил. А я освобождалась, как корова от избытка молока. Я привыкла к его звонкам. Я их ждала и смотрела на часы. В одиннадцать вечера звонил телефон, и я уже знала, что это Деничка. Я брала с собой спички, сигареты и шла, как на дежурство. Однажды я спросила: – Сколько ты зарабатываешь? – Это был не американский вопрос. В Америке считается неприличным говорить о зарплате. У нас тоже. – Пятьсот долларов, – легко ответил Деничка. У него не было от меня тайн. – Но четыреста уходит на сиделку. У меня работает медсестра из реанимации. Карина. Вечером я прихожу с работы, и она уходит. – А если ты захочешь в гости или в театр… – Я не захочу. – Тебе тоскливо? – Нет. Я так привык. Я люблю работать за компьютером. Сижу, работаю, потом прихожу к Наде и рассказываю, что я придумал. – Она понимает? – Ну конечно. Все понимает. – Навестить вас? – спросила я. Он замолчал, как споткнулся, и я сообразила, что навещать не надо. – Нам никто не нужен на самом деле, – сказал он. – У нас свой мир. Постороннему он кажется ужасным. А нам хорошо. У меня все наоборот. Со стороны я – в полном порядке. А внутри – пустыня. Я часто заводила беседы сама с собой, была одновременно и пациенткой, и врачом-психоаналитиком в одном лице. Я спрашивала себя: – Чего тебе не хватает? И сама себе отвечала: – Меня не любят, а только используют. – Ты им не нужна, но ты им необходима. – Я старею… – Если бы вечную молодость давали по талонам: кому-то дали, а кому-то нет. Тогда обидно. Почему не мне? Но природа уравняла и умных и дураков, и бедных и богатых, достойных и недостойных. Даже гении не имеют привилегий… – Но одиночество… – А кто не одинок? – Надя, жена Денички. – Хочешь на ее место? – Нет. Жизнь больше, чем любовь. Любовь – это только составляющая. – Значит, ты хочешь быть здоровой, преуспевающей и любимой одновременно. – Да. А разве нельзя? – Здоровье – это образ жизни и наследственность. Твои родители. Корни. Преуспевание – это ты сама, твой труд. А быть любимой – это надо вложиться: любить самой. Ты сама любила? Или только потребляла чужую любовь? Я молчу. Я не знаю, что сказать резонеру внутри меня. Значит, одиночество – наша расплата за наши грехи. Однажды Деничка позвонил и сказал: – Я сделал ей замечание – она заплакала. Она плакала одним глазом. – А второй? – не поняла я. – Второй парализован. Плакал только один глаз, и слезы шли по одной щеке. Деничка замолчал, как провалился. – Ты плачешь? – догадалась я. – Нет, – сказал он. Но я не поверила. Он плакал. – Ты выпей, – предложила я. – Я выпиваю каждый день, – сознался он. – У меня везде бутылки рассованы. – Смотри не спейся. Он молчал. Плакал. Шла шестилетняя программа профессора из Оклахомы. Надежда перепутала день с ночью, как грудной ребенок. Днем спала, а ночью оживала. Ей хотелось есть, мыться, смотреть телевизор, беседовать… Деничка днем бегал на работу, и ночное бдение возле жены было второй сменой. Он перестал спать. У него могла съехать крыша. Он звонил подавленный. Рассказывал о том, что наступила стойкая ремиссия. Здоровье Нади стабилизировалось. Это может длиться несколько лет. – И ты несколько лет не будешь спать? – спросила я. – Ну при чем тут я? – удивился Деничка. – Главное, что Надя не движется к концу. – По-моему, ты первый помрешь, – предположила я. – Это было бы неплохо, – серьезно сказал Деничка. Он боялся остаться без нее. Он не умел без нее. – Найми тетку на ночные дежурства, – посоветовала я. – Надя не хочет ночью чужих людей. Я ее понимаю. Все, кого я знаю, были способны на сочувствие – месяц. Ну, два. А из года в год, изо дня в день, сделать это своей жизнью… Это просто подвиг, сродни религиозному. Я не знала Надю, видела только один раз, но я готова была послужить ей тем, что поддерживала Деничку. Как могла. Я не просто говорила с ним, а вникала в тему. Я делала нашу беседу искренней и интересной. Как будто раздувала огонек милосердия. И он светил в ночи. Если раньше мы скакали на ухабах в счастье, то теперь брели в ночи, спотыкаясь и держась друг за друга. И если кто-то нес свой тяжелый крест, то другие обязаны были его поддержать. Или хотя бы стоять рядом. Моя подруга Надька звонила мне время от времени. Когда я заводила разговор о Деничке – она обрывала меня. Отмахивалась: – Не надо, не надо, не надо… – Почему? – Потому что я ничем не могу помочь, а погружаться в чужой стресс я не в состоянии. Я потом оттуда не вынырну… Ну что ж… Есть и такая позиция. Зачем разговаривать, разводить ля-ля-тополя, если ничего нельзя сделать. Я не осуждала Надьку. Однако если один не захочет сопереживать, другой, третий, то Деничка останется один, как в лесу. А если один бросит камешек сострадания, другой, третий, то Деничка, как мальчик с пальчик, по камешкам сможет найти дорогу обратно. Из отчаяния в жизнь. Деничка снова пришел ко мне на работу. Посидел полчаса и ушел. – А что он ходит? – спросила Соня. – Отмокает, – сказала я. – Планирует, – уточнила Соня. – Что ты хочешь сказать? – То самое. Не будет же он один, как анахорет. Я перестала жевать овсяное печенье и некоторое время сидела с полным ртом. Потом проглотила. – А кто такой анахорет? – спросила я. |