Онлайн книга «Диомед, сын Тидея. Книга 1. Я не вернусь»
|
– Спину ровнее, сынок. Ровнее! Не сжимайся – расслабься. И на дорогу смотри, на дорогу! На дорогу смотреть трудно. И спину держать трудно. Вожжи тянут вперед, дергают, словно кони наши решили меня вниз скинуть... (Коц-коц-коц. Ток-ток-ток. Коц-коц-коц... Бух!) – А теперь – чуть дерни. Вверх-вниз! Вот так! Видишь, сразу быстрее пошли! Куда уж быстрее? Мы и так стрелой мчимся, словно нас из лука дяди Эгиалея выпустили. Посмотреть бы, где повозки, наверное, еще за Ликон-гору не повернули... Нельзя! Вперед смотреть надо! А в глазах уже все мелькает, мелькает... (Коц-коц-коц. Ток-ток-ток. Коц-коц-коц...) – Ну, хватит! Меняемся. Ну что, сынок, тяжело? Я только вздыхаю. Как это папа может целый день ехать? Да так, что кони устают, а он – нет? – Папа, а это боевая колесница? Папа смеется, треплет меня за волосы (а вожжи – в одной руке!). – Нет, конечно. Обычная. Боевая – она тяжелая. Да и толку с нее мало. – То есть, как это? – поражаюсь я. – Воевать на колесницах надо! Это я с детства знаю. Война – это когда царь (или лавагет, или, например, мой папа) садится на колесницу и едет искать врага. Враг тоже на колеснице, а вокруг – слуги с копьями. Они меж собой дерутся, а те, кто на колесницах – между собой. На то и война. – Колесницы – это древность, Диомед! Так еще до потопа сражались. Мы в Ахайе, честно говоря, и воевать-то толком не умеем. Да и что за войны? Там двух коров угнали, там амбар сожгли... Любой сотник из Баб-Или [16] или Кеми разнесет всех наших героев – даже если мы объединимся... Странно, кажется папино хорошее настроение куда-то делось. Из-за чего? Из-за какого сотника из Баб-Или? ...А я знаю, где этот Баб-Или! Мне дядя Эвмел на щите медном показал. Там все дяди бороды колечками завивают. И Кеми показал – а я запомнил. С первого раза! У них там все боги – со звериными головами, страшные! (Бух-бух-бух! Сразу три камня попались!) – Ты думаешь, сынок, чем воевать надо? Копьем? Мечом? – Или палицей, – подхватываю я, вспомнив дядю Капанея. – А еще – секирой, лабрисом... (Лабрис – это топор такой, с двумя лезвиями. Критский. Я его тоже у дяди Эвмела видел. Даже в руках держал.) – ...и еще луком, как дядя Эгиалей! – Эх, ты! – папина рука вновь ерошит мои волосы. – Головой воевать надо. Головой! Эх, если бы Адраст это понимал!.. Дедушка Адраст? А при чем здесь... (Коц-коц-коц. Ток-ток-ток. Бух-бух-бух-бух!) – Ну и дорога! Я бы здешнему басилею уши отрезал! Может, сынок, в повозку пересядешь? Я соплю в ответ. Я что – маленький? То есть, маленький, конечно. И в повозке не так трясет... – Нет, папа, я с тобой до самой Лерны доеду. (Бух! Бух! Ай!) – Ну давай! А, может, еще ходу прибавим? Хорошо, что папа шутит! А интересно, почему это он о войне заговорил? Папа не любит о войне разговаривать! * * * – Славную петь начинаю Сантиду-Афину, С хитро искусным умом, светлоокую, с сердцем немягким, Деву достойную, градов защитницу, полную мощи, Тритогенею. Родил ее сам многомудрый Кронион... Жрец думает, что его слушают. А его никто не слушает. Даже разговаривают. И папа разговаривает, и дядя Гиппомедонт, и дядя Капаней, и дядя Полиник... ...Он тоже к дяде Гиппомедонту приехал. И Ферсандра привез. И не только он – дядя Мекистий тоже здесь. И Эвриал, его сын, тоже приехал. Дядя Мекистий очень похож на дядю Эгиалея. Такой же длинноногий. А Эвриал – коричневый. Это он в маму. Его мама – коричневая. Ее из-за моря привезли. Правда, папа говорит, что не «коричневая», а «смуглая». А по-моему, все равно – коричневая. – Микены? С Эврисфеем лучше не разговаривать... – Атрей, лис старый, не захочет... – Через Кофрея. Он там фсем крутит, таром что глашатай!.. – ...Из головы он священной родил ее, в полных доспехах, Золотом ярко сверкавших. При виде ее изумленье Всех охватило бессмертных... Интересно, Сантида не обидится? Наверное, нет, ведь жертву ей принесли, и еще какую! Быка, телку, трех баранов. И вина – пифос целый. До сих пор запах стоит. ...Дядя Мекистий тоже брат дедушки (не двоюродный – родной). И тоже не старый. А его сыну всего шесть лет. Как и мне. Только я не коричневый. – Я поеду, Полиник. Не удастся через Копрея, попытаюсь через Фиеста. – Ты, Ойнид, острожнее. Фиест такая сволочь! – Зато продажная! – Тише, о богоравные басилеи! – Сам ты богоравный басилей! – ...Пред Зевсом эгидодержавным Прыгнула наземь она из главы его вечной, Острым копьем потрясая. Под тяжким прыжком Светлоокой Заколебался великий Олимп, застонали ужасно... А храм здесь тесный. Правда, и народу полно. Папа, дяди, их тети... Все приехали. Только мамы нет! ...Да еще мы – Капанид, Ферсандр, Эвриал, Полидор. Ну, и я, конечно. И еще жрецы. И слуги. И еще кто-то... И все равно храм тесный! И стены давно не красили. И в потолке – дырка. И как только Сантида не обижается? Я бы обиделся! – Партенопей согласен. Остается Амфиарай. Без него Адраст не решится. – Трус этот Вещий! – Тише-тише, Капаней! Он не трус, он просто ждет, пока Адраст к Гадесу... – Эй, не поминайте! С Амфиараем, ребята, мы вот что сделаем... – ...Окрест лежащие земли, широкое дрогнуло море И закипело волнами багровыми; хлынули воды На берега. Задержал Гиперионов сын лучезарный Надолго быстрых коней... Жаль нам, маленьким, разговаривать нельзя! Ничего, с Полидором мы уже договорились. Пир начнется, по первой выпьют, флейтисток позовут, нас выгонят... И Полидор нам гидру покажет! Полидор очень толстый – как и дядя Гиппомедонт. Зато у него есть серебряный обруч. Он его в волосах носит. Такой обруч есть и у дедушки Адраста. Но не серебряный – золотой. Потому что дедушка – ванакт! – Тумаешь, она согласится? – Эрифила? Да она за твое, Полиник, ожерелье сама ножки разведет. Каждому по очереди... – Тише! Дети тут! Эрифила-то согласится, но нам же не ножки нужны. Ножки ее, хе-хе, как у сороконожки... |