Онлайн книга «Диомед, сын Тидея. Книга 1. Я не вернусь»
|
Медленно, словно нехотя, поднимает ногу (сандалий тяжелый, с медной подошвой). Поднимает, примеривается... – Стоять!!! А это уже я. Стоят! Сгрудились, псами-спартаками [23] ощерились, кто-то за рукоять взялся. Эге, у двоих вроде как кинжалы, а у жеребца... Да, точно – меч в ножнах с земли поднимает! Тоже мне, Арей-Ярый нашелся, с мечом по Аргосу ходит, болван! – Сказано, стоять! (Сфенел – басищем). Ага, отдернул руку! – Да вы кто такие, Химера вас!.. Переглядываемся с Капанидом. Ну и набромились, не узнают! – Так это же Дурная Собака! И Сфенел с ним! Хвала богам! Узнали! Узнали, захихикали. – Чего, тоже захотелось? В очередь, ребята, в очередь! Мы эту дульку выиграли – честно выиграли, как полагается. А ты – назад! Последнее – уже девчонке. Она как раз убежать хотела. То есть, не убежать, конечно. Уползти. – Валите отсюда, – предлагаю я как можно спокойнее. Нет охоты драться! Мне не драться, мне над заданием дяди Эгиалея думать нужно. О том, что краской на остраконе написано. – Извини, Тидид! Мы думали, тут поспокойней будет. Но если хочешь, уйдем. Тут ребята эту дульку заловили, попользовались всласть, а потом мы ее в кости, понимаешь, выиграли! Кипсел лениво тыкает девчонку в бок. Сандалием. – Уходим, ребята! Эй, Аристилл, Стобей, тащите ее! Что-то он вежливый сегодня! И Алкмеон, как встретимся, первый кланяется. Неспроста! А не потому ли, что дедушка Адраст скоро месяц, как с ложа не встает? Небось, Заячья Губа уже и венец примеряет? Пеласги ворчат, смотрят голубками-Стимфалидами, но начинают собираться. Девчонку подхватывают под руки. – Пожалейте... Тихо так сказала, безнадежно. Не сказала – простонала. На миг я прикрыл глаза. Не мое это дело, таким, как она, Пеннорожденная всех мужчин любить велит, не разбирая, никому не отказывая. А мне ведь и после дедушки Адраста в Аргосе жить! – Пошли, ну их! – шепчет Сфенел. Ему тоже не по себе, но не связываться же с этими из-за дульки! Тем более, все по правилам. Мы попросили – они уходят. Жалко девчонку, но... ...блеснуло перед глазами колдовское ночное серебро. «...Пообещаешь... Поклянешься именем своим и кровью своей... никогда... не ударишь, не оскорбишь, не надругаешься...» Я не бил, и не оскорблял ее, Светлая. И не я надругался над этой бедняжкой! Но ты права... Открыл глаза. Выдохнул. – Ее оставьте! Поняли? И снова рычат, щерятся, кто-то, особо надионисившийся, уже и нож достал. И подступают – ближе, ближе... А голоса! Не говорят – подвывают. А я и не слушаю. На ножи смотрю. Мы-то свои не взяли. Еще не хватало по Глубокой с кинжалами хеттийским разгуливать! – Катитесь отсюда, афедрониды! – предлагает Сфенел, подкидывая на ладони камешек (с мою голову камешек!). – Не надо! – шепчу я. – Убьем ведь! И никто, даже Капанид, не знает, как мне сейчас страшно. Не ножей их дурацких. Себя! Отец лишился дома и очага, а ведь он за деда заступился. За басилея законного! А что обо мне говорить будут? Еще шажок, и станет Дурная Собака – Собакой Кровавой. И что тогда? – Уйдите, – говорю сквозь зубы, глядя прямо в их глаза – одуревшие, в пьяной поволоке. – Хуже будет, болваны! – Собака этолийская! – жеребец выскакивает вперед, в руке – меч его дурацкий. – Собака этоли... ...Река шумит совсем рядом, тихая, спокойная. Странно, я не могу ее увидеть. Только плеск – и легкий теплый ветерок. Тихо-тихо. Тихо... Река совсем близко, только шагни, только вдохни поглубже свежий прозрачный воздух... Выныриваю! Ищу руками берег. В себе зацепку ищу. Дядя Геракл говорил – главное твердое нащупать. Вокруг. Или в себе самом. Ухватиться, задержаться, не дать захлестнуть с головой... Тщетно! Берега нет, и меня больше нет, есть только река... Плещет, плещет... ...И рука Капанида на горле – боевым захватом. В крови рука. – Сильно? – выдыхаю. – Ранен... сильно? Глаза уже шарят вокруг. Крови много, но пореза не видно. – Да царапнули! – Сфенел морщится. – Только не меня – тебя. Только сейчас понимаю, почему ноет левая рука. Ладонь разрезана – поперек. Конечно, это можно и царапиной назвать... – Это ты за меч схватился, – гудит Сфенел. – Я и сообразить не успел, а ты уже мечом... Встаю, мотаю головой прогоняя обрывки безумия. Вокруг... Пусто вокруг! То есть, не совсем, но трупов, кажется, нет. – А меч где, Капанид? – Там! – палец тычется прямо в Данаев погреб. – Ты их сначала погнал, потом меч кинул, вот я и решил, пора тебя... – ...Взнуздывать, – я поморщился. – Вот гарпии, вечер испортили! Пошли отсюда к воронам! – А... А она? Девчонка – грязная, замученная, голая – там же, у камня, где ее бросили. Спутанные волосы падают на лицо. В темных глазах – ужас. Моргнула, попыталась встать на четвереньки. Упала. – Тут я хитон с одного снял, – невозмутимо замечает Капанид. – Может, подойдет? Представляю себе голого пеласга – и начинаю приходить в себя. Молодец, Сфенел! А в следующий раз – вообще семь шкур со всех них спустим и голыми в Ливию гулять пошлем! – Ее надо одеть, – предлагает мой друг. – И помыть. То есть, сначала помыть... Гм-м... Мыть ее пришлось у меня дома – предварительно под руки притащив. К Сфенелу ближе идти, но у него, как всегда, родичи гостят (опять про свадьбу говорить приехали!). Все козами благоухают, и бороды козлиные, и голоса. Увидят дульку – заведут рулады, козопасы-козлодои! А у меня дома – покой и тишь. И разгром, как после куретского налета. Всего две служанки и осталось, и те больше к конюхам на соседнюю улицу бегают. Одну, правда, удалось изловить и приставить к делу. Девица что-то пыталась говорить, но слушать ее я не стал. Во-первых, хотелось еще с Капанидом на улице чуток посидеть, потолковать, а перед этим, понятно, повязку на руку наложить. А во-вторых... Во-вторых, самое время к Горгоне пробежаться. Хорошо, что дядя Эвмел поздно спать ложится! АНТИСТРОФА-I
Я не ошибся – дядя еще не спал. Как всегда, в третьей горнице, верхом на треножнике, как всегда, все светильники зажег, и глиняные, и бронзовые. И глаза портит, тоже как всегда – папирус со значками разноцветными разбирает. В левой глазнице – хрусталь полированный, чтобы видеть лучше. Взглянешь – страшно, огромный глаз, как у гидры! |