Онлайн книга «Диомед, сын Тидея. Книга 1. Я не вернусь»
|
А ведь дядя должен быть там, на поляне. Басилей! Но не пошел – Фоаса послал. Та-а-а-ак, кажется, снова строятся. Теперь уже стрелков поменьше осталось. Как там рыжий? Все в порядке, есть рыжий! – А-а-а-а-ах! Я уж подумал, не случилось ли чего? У нас или в Калидоне (все не привыкну, что Калидон тоже – «у нас»). Так нет, вроде. Куреты стада на пастбища зимние отгоняют, и калидонцы отгоняют, дядя Терсит обиженным дедовыми даматами скот, тот, что не по обычаю забрали, возвращает (зубами своими гнилыми, небось, скрипит!), в селах свадьбы играют. Спокойно у нас в Этолии! Есть! Вторая мишень! Она потруднее – сто шагов. Побежали, поглядели... А толпа кричит! Еще бы! К третьей мишени немногие дойдут. Хоть и сто шагов, а прутик то-о-оненький! А дядя Андремон бороду на пальцы накручивает – прямо как Сфенелов папа! Что это с ним? Может, не знаю я чего? Еще новость – дядя Геракл гонца прислал. Возвращается дядя. Он у кентавров загостился. Там праздник был – Гиллу, его старшему, волосы стригли. (Эх, хоть бы одного кентавра увидеть! Да где их здесь увидишь?) Снова строятся. Четверо? Нет, пятеро. Где Любимчик? Там он, там! Молодец! Третья мишень – двести шагов. А прутик тонкий – не видать его почти! Одиссей, когда лук выбирали, сказал, что луки здешние – так себе, не луки. Вот у него дома лук – царь-лук! Перед тем как Любимчику волосы остригли, он из этого лука стрелой двенадцать колец пронзил, не зацепил ни одного. Ох, и позавидовал же я! Интересно, могу я так же, но с копьем? Вообще-то, если постараться... – А-а-а-а-ах! Чуть не вскочил, чуть не бросился вниз. Нельзя! Дядя сидит, и я сидеть должен. Дядя молчит... – Что делать, не знаю, Тидид! А он и не молчит уже. Да только... – Ты мне сын, Фоасу брат, нашим куретам – вождь. Твоя кровь – наша кровь, твоя беда – наша беда... Что-о-о-о? – Курета обидят – все вступятся. Вождя обидят – сто лет мстить будут. Двести лет мстить будут. А Аид Темный попадут – и там мстить будут. – А-а-а-а-а-ах!!! Это на поляне. А я даже головы не повернул – на дядю глядел. Дий Подземный, Гестия-Заступница, о чем это он? Мстить – кому мстить? – Не мальчик ты, Диомед, мужчина! Поэтому слушай, как мужчина. Дом твой в Аргосе сожгли. Дом сожгли, слуг убили, все, что в доме было – унесли. Сегодня утром гонец был – рассказал. Закрыл я глаза... – Ты им не кровник, не чужак, ты им – родич. Ты ванакта Алкмеона под Фивами спас, остальных спас, а они тебе такую обиду нанести посмели!.. Обиду? Прав, конечно, дядя. Отцов дом, отцовы слуги. Ведь родился я там, в этом проклятом Аргосе! Глубокая, моя улица, мое детское царство... ...Амикла!!! Как же я не подумал о ней? Почему не попросил Сфенела?.. «– Ты не вини себя, господин Диомед! Ты не виноват, просто ты меня пока увидеть не можешь. Смотришь, а не видишь. А я тебя вижу, потому что я тебя люблю, понимаешь?» Дурак я, ой, дурак! А еще Светлой клялся, обещал ей!.. Смотрю на поляну, где лучники – и не вижу ничего. Дядя Андремон говорит – не слышу. То есть, слышу, конечно, да только кажется, будто дядя с гор Кавказских шепчет. – Что делать мне, скажи? Куретов поднимать? Калидонцев поднимать? На Аргос идти? Большая война будет, со всей Ахайей война. А не пойдем – позор вечный, родича в беде бросим, вождя бросим! Ты сразу не говори, подумай сначала, пусть боль пройдет... Теперь уже я молчу. Но только не думаю – на поляну смотрю. Просто так, не видя ничего... ...А я над ее пупырышками смеялся! Теми, что на животе. Афродита с пупырышками! Смешно! И груди ее маленькие – вверх-вниз, вверх-вниз... Крик! Да такой, что даже я очнулся. Двое! Двое осталось! Кто-то высокий, не увидеть отсюда и... Любимчик! Сейчас самое главное, сейчас особая мишень будет, уж не знаю, какая. То ли голубку на нитку привяжут и в небо пустят (шагов за четыреста, не меньше!), а может, ленту красную на дальнем дереве между ветвей растянут. Не подкачай, Лаэртид! ...»Кур-р-р-р-р!» Мчится конница через Микенские ворота. И через Диркские, и через Трезенские. Стучат копыта – гореть проклятому Аргосу!.. Очнулся, головой мотнул. Кто знает, не для того ли дом мой жгли? Ванакт Заячья Губа не прочь еще одну войну выиграть. Небось, уже и с Микенами договорился, и с Пилосом, и с Коринфом. А хорошо бы их всех! За Амиклу! – К Алкмеону-ванакту гонца пошлем, дядя. Пусть ответит. Пусть виновных накажет. Извинится пусть. Если не ответит, в Дельфы пошлем, пускай Тюрайос рассудит. И в Микены, к Эврисфею. Нельзя сейчас воевать. Они нарочно нас выманивают. Нельзя поддаваться... Молчит дядя, кивает, бороду черную треплет. – Нельзя... Пойдем, сынок, поглядим. Сейчас награждать станут. Ты улыбайся, и я улыбаться буду. Виду не покажем. Пока... А на поляне... На поляне!.. Ну, молодец, Любимчик! Мо-ло-дец! Одиссей смеется, Фоас улыбается, мы с дядей улыбаемся (ой, трудно улыбаться!). Остальные... Рты раскрыли остальные, глаза выпучили. Четырнадцатилетний парень всех обставил! Когда же было такое? А вот и быка ведут. Ух, хорош! – Я думал твой друг – мальчик. А он не мальчик – мужчина! Улыбается дядя, на меня смотрит. Держись мол, Тидид! Держусь! * * * А дяде Гераклу совсем плохо! Мы с Фоасом к нему поздороваться зашли, поприветствовать. Не сами – с Одиссеем (напросился!). Решили – вчера приехал, сегодня заглянуть следует. Родич ведь! Заглянули... – Плохо ему, Диомед! Совсем плохо! Ночью закричал, биться стал. А Лихас наш, как назло, к локрам уехал... Сделай что-нибудь, помоги! У тети Деяниры – слезы на глазах. У тети Деяниры губы трясутся. Никогда такой ее не видел! Гилл, дяди Геракла старшенький, весь белый стоит, кулаки сжимает. Остальные, которые помладше, в кучу сбились, дрожат. Макария, дочка, голосит, пискляво так... А по всему дому – рев. Да что там по дому – на улице слышно. Ходуном дом ходит! – О-о-о-о-о-о-о-о! О-о-о-о-о-о-о! И удары – «бух!», «бух!» Словно тараном – в ворота! – Он... детей требовать стал. Детей... Понимаешь, Диомед? Детей!.. Не понимаю. Одно вижу – плохо. Переглянулись мы с Фоасом. И с Любимчиком переглянулись. Переглянулись – пошли. Хоть и страшно. А что делать? Идем, а нам навстречу: |