Онлайн книга «Диомед, сын Тидея. Книга 2. Вернусь не я»
|
* * * Искусство войны – искусство богов. Боги повелевают людьми... – Менелай, басилей спартанский! Все ли понятно? – Все, ванакт! – Промах, басилей тиринфский! Полидор, басилей лернийский! – Не подведем, Тидид! Ты сказал, через три года? – Через три года, ребята. Помните: мы – Аргос! – Мы – Аргос, ванакт! – Лигерон! Из твоей доли добычи мне нужно... – Знаю, дядя Диомед, знаю! Тебе нужно все золото и серебро, да? Я знаю, все уже отдали. Зачем ты спрашиваешь, дядя Диомед? Я ведь не жадина! Это для войны, да? А разве золотом воюют? – Еще как воюют, Пелид! – Ой, ты мне впервые Пелидом назвал! Как взрослого! – Как взрослого, Лигерон Пелид, наследник мирмидонский. – Курет Идоменей! Миносе то этаной? – Миносе то этаной! Станем Миносами, курет Диомед! – Богоравный Амфилох! Богоравный басилей Сфенел! – Сам ты богоравный! Да не волнуйся, Тидид, дело простое. Ты-то будь поосторожнее! – Капанид? – Что – Капанид? Капанид, Капанид... Небось, меня с собой не берешь! Собака ты после этого, Тидид! Дурная собака! Этолийская... Мы же с тобой с самого детства друзья! А берешь с собой Эвриала. Он чего, лучше друг, чем я? – А я беру с собой не друга, ванакт ты недовенчанный! Я беру с собой Эвриала, трезенского басилея. Понял? – Не понял! А вот что ты Собака Дурная – понял! А если ты там себе шею сломаешь – и не появляйся. Я тебе сам ее доломаю! – Фоас? – Э-э, брат Диомед! Зачем спрашиваешь, брат Диомед? Ты сказал – я сделал. Люди готовы, кони готовы. Кони подкованы, люди в эмбатах [12] , новых, хороших. Куда ехать, не говори, скажи только – далеко ли? Сколько припасу грузить, скажи, да! – Да как от Калидона до Фив. Только в десять раз дальше. Или в двенадцать. – Ва-а-ах! – Диомед! Что ты задумал, Диомед, расскажи! Мы в Авлиду вернемся, да? Или все-таки под Трою? А то ты всем чего-то говоришь, а мне – нет. Мы же с тобой друзья! Расскажи, мне интересно, мне очень интересно, я все знать хочу, я должен все знать! Ты ведь знаешь, я обязан вернуться, у меня жена, сын у меня... А когда мы выступаем? Завтра утром? Когда? – Басилей итакийский Одиссей Лаэртид! Неужели ты не услышишь, когда заиграет труба? Боги повелевают людьми. Искусство войны – искусство богов... * * * Трубы молчали. Я лгал моему другу, моему бывшему другу Одиссею Лаэртиду. Его дело – отслужить свой пифос с вареньем и корзину с печеньем, мое... Мое – поднять куретов и аргивян еще до рассвета, тихо, неслышно. Поднять, вывести из лагеря. Возле первого холма, где дорога – надежная хеттийская дорога, вымощенная рыжеватым камнем, начинала взбираться вверх, я оглянулся. Кажется, удалось! Никто не видел, не слышал. Спят! Спят вояки, досыпают предутренние сны бок-о-бок с добродетельными женами и девами пергамскими. То есть, бывшими добродетельными, конечно. Ох, и прибавится же подданных у Телефа-изменника! И в его семье прибавление будет – и у жены, и у дочек... Критяне Идоменея обещали расстараться, сил не пожалеть. За все надо платить, предатель! И за моего брата – тоже! Я старался думать о всякой ерунде, о том, как вопили Телефовы дочки, прощаясь с невинностью, как пищали жрецы-кастраты, когда суровый Капанид валил наземь золотых и серебряных идолов, как возмущенно ржали кровные мисийские кони, отъевшие бока в здешних стойлах. Отощаете, дайте срок! Я думал о чем угодно – только не о том, что лежало в походной суме. То, что я не решился выбросить, хотя ни к чему хранить такое, и помнить – тоже ни к чему. ...Знакомая бронзовая рукоять, острое лезвие. Кинжал, хеттийский смертоносный кинжал, родной брат тех, что целили в мою печень. Но и на этот раз бронзовое жало не хлебнуло крови. Досталось папирусу – небольшому желтоватому обрывку, приколотому к земле прямо у входа в мой шатер. Письмо. И кинжал – вместо печати. По желтому папирусу – неровные черные значки. Всего одно слово... – Тидид! Очнулся. Да, пора! Фоас уже на коне, на гривастом куретском иноходце, и Эвриал Смуглый уже на коне (из конюшни все того же Телефа), а первые всадники уже перевалили за вершину холма... Я обернулся, поглядел на темнеющее в неясном предутреннем мареве недвижное пятно, так непохожее сейчас на море... Хайре! Европа, Темный Эреб, мой родной Номос... Прощай! Вернусь ли? Но если и вернусь – то уже не я. Не я-прежний... – Вперед! Не сказал – прошептал. И так же тихо ударили копыта по омытому ночным дождем камню... ...По желтому папирусу – неровные черные значки. Всего одно слово: «Прости!» Прости! И я простил. Простил, потому что сам прощался – и просил прощения у всего, что оставляю: у людей, у стен, у дорожных камней. У себя-прежнего... Я поглядел вверх, в бледнеющее утреннее небо. Поглядел – усмехнулся. Сорвавшаяся с цепи Собачья Звезда, Дурная Собака Небес, рвалась на восток. СТРОФА-II
Лес, редкий, невысокий, почти как наш, этолийский, расступился, – и в глаза плеснуло красным. Скалы – огромные, неправдоподобно яркие, с еле заметными зелеными пятнышками чудом уцепившихся за камни деревьев. Река шумела где-то внизу, между каменных стен, пока еще невидимая, но уже слышная. Сакарья – узкая голубая полоска между красных громад [13] . Что хуже, когда ведешь войско по чужой стране – чащоба, где за каждым стволом жди засады – или горы, где засада может притаиться за первым же камнем? Ну что тут ответишь? Все плохо! И река по пути – тоже плохо. Особенно такая... – Как ты говоришь, Тидид? Ехидна? Эвриал Смуглый уже спешился и нетерпеливо поглядывал вперед, откуда должна была вернуться разведка. Едва ли нас тут ждут, но... Но береженых, как известно, боги берегут, а иных-прочих в Аиде стерегут. Особенно если ты не где-нибудь, а посреди Царства Хеттийского. То есть, еще не посреди, конечно... – Ехидна, – кивнул я. – Она самая. ...Только мы трое – Эвриал, Фоас и я – знаем, куда держит путь наше маленькое войско. Знаем, но даже между собой не называем имен. Просто договорились: река – чудище, и гора – чудище, и город, само собой. Правда, городов у нас на пути, считай, и нет. Один только – зато именно он нам и нужен. Его мы Бриареем прозвали. Чтобы страшнее было. |