Онлайн книга «Диомед, сын Тидея. Книга 2. Вернусь не я»
|
Не первый раз тихо. Не первый раз хрупкое молчание повисает над окровавленной землей. Но сегодня тишина какая-то особенная, странная. Словно толстая слюда легла поверх людских криков, заглушив их, спрятав. А где-то близко все равно идет бой, и эта пустая равнина ненастоящая, она – тоже обман. Тихо на поле Аргмагеддона. Но это на поле... – Ни за что! Хитрят, сволочи, время тянут! – Ворота ломать! Скейские, Хеттийские!.. Тараном! – Да я стену кулаком прошибу!.. – А я даже не кулаком!.. Давно так не ругались! А как тут не поругаться? – Да сдадутся они, куда денутся? Все – жила у Трои лопнула! – Хватит, навоевались, стольких положили!.. – Согласиться! Пусть своих баб... напоследок – пока мы сами до их баб не добрались!.. Шатер Агамемнона. Военный совет. Ругань. – А почему Приам четыре дня попросил? Почему четыре? Не три, не семь, а? Нет, хитрит, козел старый! – Против, против! Не давать перемирия! Я и сам против. Троянцы предложили подождать – четыре дня и четыре ночи. Очень им нужно богов вопросить. Оно, конечно, дело полезное... – Да за эти дни мы сами сопьемся!.. Вот именно. Победа была близка, она шелестела крыльями над самым ухом. Но – не ухватишь. И вправду, хитер ванакт Приам! Не осталось у него союзников, воинов, даже сыновей почти не осталось, теперь вот и Палладия боги (ух, боги!) Трою лишили. ...Но жив Парис. Но есть еще НЕЧТО. А ведь Приам получит четыре дня. Целых четыре дня! Не в первый и не в десятый раз приходится заключать перемирие с врагом. Куда деваться? Вначале многие (тот же Любимчик!) предлагали не давать врагу передышки, давить, переть напролом. Много бы они навоевали среди сотен неубранных трупов! Но сейчас – иное дело, и это ясно всем. Мы все-таки додавили их, мы их победили, мы разогнали полчища, мы подошли к стенам. Битва кончилась. Впереди – осада, короткая, быстрая. Даже Капанидов «Конь» может не понадобиться. И тут – четыре дня. Неужели троянские боги – такие тугодумы? Лигерон, Аяксы, Менелай, Тевкр – против. И мы с Любимчиком – против. Нестор с сыновьями, Подалирий Асклепиад, Идоменей – за. Нас больше, мы голосистее, но... – Я Агамемнон Атрид, вождь вождей, так рассудить изволю. Должно нам пожалеть ахейскую кровь. Многие, слишком многие, уже не вернутся домой. А посему повелеваю... И угораздило тебя проспаться, носатый! Вечер первого дня перемирия. Весь день мы проспорили, проорали, промахали кулаками. А капельки воды в невидимой клепсидре все капали, и этот тихий стук нравился мне все меньше и меньше. Время – тоже оружие. Приам решил построить свой Котел. Не захлебнуться бы нам в этом котле, и не водой – кровью! – Дидо-ладо, дили-дили! Мы троянцев победили! Золотишко набирай, Баб послаще выбирай! Хей-я-я! Хей-я-я! – Ну, в общем так, парни! Тряхнул я тут одного троянца пленного, так он мне все, как есть, обсказал. Какие дома побогаче, в каких храмах идолы золотые... – А про жен троянских прекрасноланитных и прекрасноволосых он тебе тоже рассказал? – Пень ты амбракийский! На всех этой сладости хватит. Ох, и потешимся! – Сам ты пень! А вот что потешимся – это точно. Я уж своего не упущу! – По-о-об-е-е-да-а-а-а! Наливай! Наливай! Хей-я-я! – Ребята! Богоравные басилеи! Что-то здесь не так, совсем не так. Поэтому приказываю: дозорных проверять лично, посты удвоить... – Да ну, Тидид! – Я тебе покажу «ну», Смуглый! Сфенел – ночью не спать, потом с... басилиссой намилуешься. Идоменей – море! Там не только дельфины плавают. Фоас – горы, Хеттийские ворота... – Брось, Диомед! Все пьют, все гуляют... – Ага! На поминках тоже гуляют. Давно таким Любимчика не видел. Сидит на травке, жмурится. Улыбается. Я бухнулся рядом, травинку позеленее сорвал. – Мечтаешь? Покачал рыжей башкой, вздохнул. – Вспоминаю, Диомед. Мечтать... рано еще мечтать. – Рано... Капала вода в невидимой клепсидре, незаметно, еле слышно. Кап... кап... кап... – А я ведь себе дом построил. Перед самой войной. Сам построил – взял топор, пилу взял... Здорово там! Особенно ночью – море шумит, цикады... Хотел я с Одиссеем о деле поговорить, о том, что все устали – смертельно, непоправимо, что за четыре дня от войска останется одна Авлида... Хотел – но промолчал. Уж больно хорошо рыжий улыбался! Кто мы с ним сейчас? Друзья? Союзники? Бывшие враги? Кто скажет? – У каждого человека есть свой Номос, Тидид. У кого большой, у кого – совсем маленький. Агамемнону-дураку целое Царство Великое понадобилось. А зачем? Болью отозвалось сердце. И я бы тоже так хотел: море, цикады, Амикла рядом... – А если нет дома, Лаэртид? А если его негде построить? Открыл глаза, поглядел изумленно. – То есть, как – негде? Это в Аиде дом не построишь. В Аиде – нет. А на поле Армагеддона? – А мне, знаешь, Диомед, сон приснился, странный такой. Будто домой вернулся, а никто меня не замечает. Мама по хозяйству хлопочет, Пенелопа сыну волосы расчесывает... Он ведь рыжий, рыжее, чем я! А меня никто не видит. Зову – не слышат. И папы нигде нет... Может, в море ушел? Ничего! Скоро уже, скоро... Понял я – бесполезно с рыжим говорить. И о деле, и о жизни. Счастлив Одиссей Лаэртид! Травка, солнышко, над самым ухом Ника-Победа крыльями шелестит, а до Итаки плыть всего неделю. И я бы с ним рядом посидел, повспоминал – за компанию. Если бы не капельки – совсем рядом, совсем близко. Кап... кап... кап... А перед закатом прилетели птицы. Не белокрылые чайки, не гарпии-вороны, жадные спутницы Таната – другие. Огромные, серые, ширококрылые, они парили над лагерем – неслышно, неостановимо. Чужие птицы. Не наши. Взмах широких крыльев – ленивый, полный гордой силы. Взмах – и снова недвижный полет в теплом вечернем воздухе... Мало кто их заметил. Мало – никто. Не глядели люди на небо. Слыхал я от одного сирийца: где будет труп, там соберутся орлы... * * * – Э-э-э, ванакт! Э-э-э! Я только вздохнул. Опять «ходют», небось? Делать моим гетайрам нечего – призраков у шатра ловить. Полночь, пьяный орущий лагерь, кулаки зудят от зуботычин. Хорошо, хоть аргивяне с куретами не разбежались. Они – да еще спартанцы Менелая. А вот остальные... |