Онлайн книга «Джим Моррисон после смерти»
|
– Я никуда не пойду. Главное, не выходить из храма. Да, это главное. Не выходить из храма. Прямо за Буддой разорвалась граната. Джим вжался в стену: – Это что, наглядный урок? Доктор Укол покачал головой: – Просто мероприятие в рамках программы тура. – Какого тура? – У нас для тебя много чего намечено, Джим Моррисон. Ну что, отправимся дальше? Или может, хочешь остаться с Чаком? А то мы можем снабдить тебя шприцем, и ложкой, и пончо, чтобы укрыться от дождя. Такое блаженное существование – незамысловатое и предельно простое. Да, похоже, у Доктора Укола было полно сюрпризов. Джим ещё не совсем отошёл от той немыслимой боли, которую пережил стараниями «доброго доктора». То есть сама боль забылась – но в сознании остался выжженный отпечаток памяти. Джим вздохнул и привалился спиной к мокрой стене, подставив лицо дождю. – Я не хочу здесь оставаться, Без такого блаженства я как-нибудь переживу. – Может быть, хочешь вернуться в Париж? В свою ванну? Джим покачал головой: – Ты все равно сделаешь так, как хочешь, что бы я ни говорил. Доктор Укол кивнул. – C’est vrai [56] . Джим с горечью улыбнулся: – То есть ты меня заполучил. Я сдаюсь. Давай веди меня к следующему кошмару. * * * – Он набирает высоту. – Похоже, и вправду будет бомбить. Сэмпл было страшно, но ещё она жутко злилась. На самом деле она давно уже так не злилась – а если и злилась, то не давала воли своей ярости. Но сейчас ей хотелось вопить во весь голос и крушить всё, что под руку попадётся. – Нет, это, блядь, уж слишком. Сколько можно?! Один раз я уже насладилась всеми радостями от атомной бомбы Анубиса, Так не бывает, чтобы два раза подряд – в одно место. Это невозможно, даже по теории вероятности. Мистер Томас, который по жизни не отличался дипломатичностью, заявил: – Может, в теории и невозможно, но на практике – очень даже. Иисус плотоядно взглянул на Сэмпл: – Благодаря этой бомбе ты оказалась здесь, правильно? – Ага. И какая мне с этого радость? Смотреть, как ты дрочишь на диване, уткнувшись в телик, и беседовать с козлом? Мистер Томас резко обернулся. Похоже, он сильно обиделся. – А что такого ужасного о беседах с козлом, можно полюбопытствовать? – И что ужасного в том, чтобы смотреть, как я дрочу на диване? – подхватил Иисус. – Я знал женщин, которых это возбуждало. Сэмпл уставилась на эту сладкую парочку в яростном недоумении: – Вы что, не в своём уме?! Оба?! О чём вы вообще говорите?! На нас, блядь, сейчас бомбу сбросят, подарочек от психопата Анубиса, а вы тут какую-то хрень несёте. Иисус пожал плечами: – Я же Иисус Христос. Мне ничто не причинит вреда. Мистер Томас тоже не особо тревожился. – А мне уже надоело быть козлом. – А Годзиро?! О Годзиро кто-нибудь подумал?! Иисус изобразил на лице фальшивое огорчение: – Да, нам будет его не хватать. Сэмпл сжала кулаки в бессильной ярости. Она бы съездила Иисуса по морде, но это вряд ли поможет. И кричать – тоже без толку. Но она все равно заорала: – А я?! Я не хочу, чтобы меня разнесло атомной бомбой! Мистер Томас опять повернулся к экрану: – Какой-то объект небольшого размера только что отделился от самолёта и падает вниз. * * * – Что это за место? – Одна из точек, где жизнь сопрягается со смертью. Джим и Укол стояли на узком скалистом выступе, высоко над ущельем, похожим на тоннель, уходивший в бесконечность – в обе стороны. Было холодно, пахло замёрзшей плесенью и грибками. Джим мгновенно продрог. Его била дрожь. Мокрая рубашка противно липла к телу – она так и не высохла после дождя во вьетнамской галлюцинации. Сумрачное, сумеречное ущелье было укутано мягким мраком, только где-то вдали еле теплился маленький белый огонёк. Но Джима поразило другое. Пол в ущелье шёл под наклоном, наподобие бесконечного пандуса, и по этому пандусу двигался непрестанный поток людей. Такая людская река. У всех – бритые наголо головы, все одеты в одинаковые бесформенные серые хламиды. Они шли вверх – усталым, медленным шагом. Спины согнуты, взгляды устремлены под ноги. Руки безвольно болтаются, словно обвисшие плети. Они шли и шли, не глядя по сторонам, и на всех лицах лежала печать суровой безнадёжности. Они не разговаривали – шли молча. Они не жаловались, не роптали, но все равно Джиму казалось, что все пространство в ущелье наполнено долгим, тягучим шелестом отчаяния. Предельного. Запредельного. Доктор Укол пригвоздил Джима к месту своим алым лазерным взглядом. – Ты слышишь? – Что это? – Дыхание смерти. – А кто эти люди? – Отдельные подразделения недавно преставившихся. – Подразделения? На лице-черепе отразилось раздражённое презрение. – Полки праведников, людей, ни разу в жизни не потреблявших наркотиков, тех, кто намеренно и непростительно игнорировал своё воображение и каждые восемь минут исправно смотрел рекламу по телевизору. Очень трудно принять концепцию Большой Двойной Спирали, когда вся твоя жизнь состояла сплошь из диетической колы, «Прикосновения ангела», миссионерской позы и вечного страха за свою задницу. Это те, кто всю жизнь делал то, что им говорят, и отвергал всё, что могло их как-то освободить от жалкой доли. – А куда они все идут? – Они сами не знают. Они знают только одно: надо идти туда, к свету. Им это вдалбливали всю жизнь. Когда ты умрёшь, иди к свету. Вот они и идут на свет – на любой белый свет поблизости. – И что, они никогда не попадут в Спираль? – Ну почему? Большинство попадёт. Когда сообразит наконец, что к чему. Хотя кого-то из них заберут рекруты. – Рекруты? Укол разразился сухим как кость полубожественным смехом: – А ты думаешь, откуда берут людей для Геенны, Сталинграда и Некрополиса? Покажи им сверкающего ангела с рождественской ёлки, и они пойдут за тобой, не задумываясь, – и на погибель, и на вечные муки. – А почему я раньше здесь не был? – Потому что ты – из моих garcons [57] . Я избавил тебя от этой стадии. – В смысле – я был настолько обдолбан, что ничего не заметил? |