Онлайн книга «Контакт первой степени тяжести»
|
– Я думаю, ты прав, Владислав Львович, – кивнул Калачев, гладя собаку. – Похоже, именно так и было на самом деле. – Понятно, как же! Дураком меня желаешь выставить? И в результате подставить? Ага! Не попадусь я, ты на это не рассчитывай. Не так-то я прост, как снаружи, может быть, выгляжу. Я наблюдательный черт, глаз наметан: вон, посмотри, осколки – бокалов, сейчас скажу тебе, постой секундочку… восемь-девять штук бокалов здесь было… – Я думаю, что девять. Или шесть. Или двенадцать. Но кратно трем, – заметил Калачев. – Надо собрать осколки, остатки обгорелых долларов… На экспертизу… – Зачем? – пожал плечами Калачев. Ему было скучно. Он понимал все и без экспертизы. – Ну, как же так? По обрывку можно восстановить серию купюр, номера. – Власов нагнулся, осторожно раскладывая по пакетикам не догоревшие доллары, осколки хрусталя. – По номерам можно отследить путь денег – непонятно? Когда ввезены были, кем, кому и за что выплачены… Это многое прояснит, многое! Эти же деньги Белов, возможно, получил за проданные на Запад картины Тренихина, а потом, опасаясь преследования или мучаясь угрызениями совести, решил от них таким вот образом избавиться… Ты этим не шути. – Приехать сюда, чтобы сжечь? – ухмыльнулся Иван Петрович, грея нос в воротнике своей синтетической, на рыбьем пуху, куртке. – А что такого? Они ему руки жгли, – он и решил сжечь их – как бы в отместку: вы мне руки жжете, а я вас сожгу! – Правдоподобно… Жизненно, – кивнул Калачев и чихнул. – Будь здоров! – Спасибо…Слушай, Владислав Львович, пошли назад к вертолету. Совсем я придубел. – Ага! Все. Я собрал образцы. А сфотографировать лучше с воздуха: захватим всю картину разом… Они повернулись, пошли назад к вертолету. – А интересно – кто ж палаточку разрезал, а? – глядя на вертолет, спросил Власов. – Ее бы тоже следовало прихватить, но что-то и я подзамерз… Людей пришлем за ней потом. А то совсем руки окоченели… Ну, надо ж вот: полосанули изнутри! Опять, блин, изнутри – ну точно, как тогда! Власов шел к вертолету, стараясь попадать в их же собственные следы – оставленные ими полчаса назад, и снова – как и по дороге туда, от вертолета к кострищу, – Власов вроде бы невзначай вынудил Калачева идти не впереди него, Власова, возглавлявшего шествие, а следуя за ним, за Власовым, идти вторым, причем точно по его следам – след в след. Подобных фокусов у Владислава Львовича была полна копилка, и они выскакивали из него совершенно автоматически, срабатывая бессознательно и надежно, как сокращения прямой кишки у обжористого младенца. Калачеву оставалось либо идти за ним, глядя себе под ноги и Власову в спину, либо ломиться самостоятельно, рядом, параллельным курсом по целине. Он выбрал второе, исходя более всего из того, что разговаривать, глядя в затылок собеседнику, неудобно, да и не совсем прилично. Калачев сошел с протоптанной тропы, стараясь идти рядом с Власовым. Пес, как сама солидарность, тут же тоже сошел с тропы и забарахтался рядом с хозяином, проваливаясь по брюхо в пушистый свежий снег. Конечно, завязнув, они стали отставать от Владислава Львовича. – Палаточку разрезали – их что-то испугало там, внутри! – продолжал строить цепь заключений Власов, не обращая внимания на своих спутников. – Но что их спугнуло? Что? Калачев ничего не ответил ему. – Слышишь, Иван Петрович? Вопрос ведь весь в этом: что их испугало? Конкретно? Калачев опять промолчал. – Оглох, что ль, ты? Иван Петрович?! Власов обернулся к Калачеву и так и застыл, разинув рот… Следы Калачева и следы собаки, шедшей рядом с ним, внезапно обрывались… Их не было нигде – собаки с Калачевым. Только снег, розовеющий в лучах туманного полярного солнца на сотни, сотни метров… Власов охнул и выронил в снег пакетики с обгорелыми долларами и осколками хрусталя… * * * – Ты видел?! Видел?! – Нет, – ответил летчик, складывая «Вечернюю Воркуту», – Я ничего не видел. – Почувствовав нечто странное в голосе Власова, он глянул на него: – А что случилось-то? – А то! Давай, быстрее! Заводись! Давай! Давай!! Давай!!! – Чего – «давай»-то? – Давай, Бог, ноги!! * * * Охранник «Пром-бам-трам-банка», сидя на посту, закурил и обернулся в поисках пепельницы. – О! – сказал он, обнаружив на кресле рядом с собой аккуратный сверток. – Мой комбинезончик! Чего, ребята, этот заходил ко мне, ну, тот? – Кто– «этот», «тот»? – Ну, помнишь, тот, хохмач, ну, в байковой рубашке? От одной любовницы – к другой? – Никто не заходил. – Спишь ты, дядя, я гляжу. Смотри: в соседнем доме сразу восемь банков обокрали. – Не надо «ля-ля» в глаза-то – молод еще! Я на посту не сплю. Даже глаз не прикрываю. Вот выпить, закурить на посту – я могу. Молодость вспомнить могу. И газетку почитать – это я тоже могу. Но глазом-то я кошу при этом! Всегда. Мышь не проскочит – во как я глазом кошу! Никто не заходил. – А комбинезончик выстирал, прогладил – не сам, конечно – баб, заставил, поди. – А то уж! Вот я, например – бабу могу на посту. Хоть на седьмом десятке, а только дай. На посту-то. А вот заснуть – никогда! Иной раз самому покажется – ну все, заснул, храплю! Нет, вздернусь только – и кошу, кошу как нанятый! * * * На Птичьем рынке в специально сделанных загонах лаяли предлагаемые на продажу собаки, разные – бульдоги, лайки, доги, шнауцеры, ротвейлеры, овчарки, сенбернары… Только в загоне № 117 никто не лаял. В загоне № 117 лишь храпели. В загоне № 117 спали бомжи. Один бомж вдруг вздрогнул, проснулся, ощупал себя. На нем была отличная штормовка – фирменная, клевая, с меховой отстегивающейся подкладкой. Бомж явно потрясен был появлением на себе этой роскошной одежды. Он сунул дрожащую руку в нагрудный карман… – Часы! Так и есть – часы, сука! Вот. Вот… «Тре-ни-хи-ну… Переславль… Партконференция…» Точно! Во, дела! – бомж растолкал лежащего рядом соседа: – Слушай, Бублик, память отшибло мне. Что мы вчера пили? Не помню! – То же, что и всегда, – ответил Бублик, не открывая глаз. * * * – А я вам случай расскажу, – вы ахнете! – сообщил таксист Трофимов своим коллегам на стоянке во Внуково. Коллег было много, – все ждали прилета прямого рейса Брайтон-Бич-Переделкино. Этот рейс, как всем было известно, неизменно заправлялся керосином в обрез, тютелька в тютельку, и посему, при наличии малейших атмосферных бифуркаций над Атлантикой, будучи не в силах дотянуть до Переделкина, садился во Внуково – по этой вот национально-технической причине. |