Книга Противостояние, страница 12 – Дмитрий Шидловский

— Я думаю, нам сейчас стоит выехать в Таллинн, — проговорил Мяги, растягивая слова, — чтобы продолжить этот разговор с президентом и уточнить детали возможного договора.

* * *

Алексей вошел в обставленный в стиле Екатерины Второй кабинет президента и в очередной раз констатировал для себя, что адмирал в последнее время очень полюбил роскошь. Оладьин, сидевший в богато украшенном кресле, за столом, когда-то принадлежавшим светлейшему князю Григорию Потемкину, указал на кресло для посетителей и буркнул:

— Докладывай.

— Получено окончательное подтверждение готовности Российской Республики признать Северороссию, — произнес Алексей. — Прошу вас утвердить кандидатуру барона Рененкампфа в качестве посла в Симферополе.

Оладьин молча взял протянутый ему Алексеем лист, обмакнул перо в чернила и подписал.

— Дальше, — произнес он.

— Считаю необходимым завтра вылететь в Симферополь, для переговоров и подписания договора о военном союзе, — доложил Алексей.

— Сколько займут переговоры? — процедил адмирал.

— Полагаю, около недели.

— Ну что же, в море искупаешься, — улыбнулся Оладьин. — Это значит, ты в первых числах июля вернешься?

— Так точно, — кивнул Алексей.

— Поезжай, — махнул рукой Оладьин.

— Я бы просил ускорить ратификацию Думой договора о военном союзе с Эстонией и Финляндией.

— Я только что говорил со спикером, — проворчал адмирал, — слушания назначены на завтра. Что-нибудь еще?

— Все то же, ваше высокопревосходительство. Почему вы не хотите присоединиться к гарантиям безопасности Польше?

— Потому что не хочу, — произнес адмирал. — Я не хочу класть наших солдат за чужие интересы.

— Стабильность в Европе — это и наши интересы, — со сталью в голосе произнес Алексей.

— Ты знаешь, — начал повышать голос Оладьин, — что ни Сталина, ни Гитлера это не остановит. Зачем нам влезать в войну на несколько месяцев раньше?

— Наше вступление в войну против Сталина на этих условиях поставит его политически в чрезвычайно невыгодное положение. Возможно, нам даже удастся предотвратить более мощное его выступление против нас. Если мы присоединяемся к гарантиям Англии и Франции Польше, мы становимся их союзником. Нападая на нас, он нападает на них. Это очень невыгодный для Сталина расклад, в свете возможной войны с Германией.

— А если нам придется вступить в войну против Гитлера? — возразил Оладьин. — Германия перекроет нам доступ к румынской нефти, а Сталин ударит в тыл. Об этом ты подумал?

— Есть еще норвежские источники, есть наши собственные месторождения, которые разрабатываются. Возможна помощь Великобритании и США.

— Не очень-то я рассчитываю на них, — с сомнением покачал головой Оладьин. — Для того чтобы месторождения на Кольском полуострове дали хоть какую-то отдачу, нужно еще около года. Программа подготовки оборонительной линии не завершена. Для нас сейчас отсрочка войны на каждый день — победа. Ты ведь знаешь, что Сталина могут остановить только доты и артиллерия, но никак не декларации. Убедил?

Алексей откинулся в кресле:

— Логика есть. Но я считаю, что мы должны выступить с заявлением об осуждении агрессии против Польши и всеми силами поддержать поляков.

— Не хотелось бы злить Гитлера, — поморщился Оладьин. — Я знаю, ты любишь Польшу и стараешься защищать ее всеми силами, но почему за наш счет?

— Я люблю Польшу, — подтвердил Алексей, — но предлагаю вступиться за нее не поэтому. Польша — свободная страна. Северороссия — свободная страна. Если мы не будем поддерживать друг друга, то поодиночке не выстоим против поднявшегося в Европе вала тоталитаризма.

— Красиво говоришь, а нас подставляешь под удар.

— Такие люди, как Гитлер, уважают только силу, — возразил Алексей. — Будем смотреть на них, как кролик на удава, проглотят. Заявим твердо о своей позиции, будут договариваться.

— Резонно, — кивнул Оладьин.

— Тогда, ваше высокопревосходительство, объясните, почему правительство сквозь пальцы смотрит на деятельность общества «Ингерманландское возрождение»? Ведь ясна их связь с СД [15] и их цель — восстановление пронемецкого режима в Ингерманландии?

— Я не хочу злить Гитлера, — повторил Оладьин.

— Они серьезно нарушают конституцию и целый ряд законов Северороссии, — настаивал Алексей. — Формальных поводов для запрещения этой организации более чем достаточно.

Оладьин молчал.

— Ваше высокопревосходительство, — Алексей откашлялся, — давайте начистоту. Вы ведь еще не определились, вступите в союз с Гитлером или с антигитлеровской коалицией?

— Я выступаю за интересы Северороссии, — утробно проговорил Оладьин. — Я за повышение ее влияния в мире и за сохранение ее независимости. Если для решения этих задач мне придется вступить в союз с Гитлером, я вступлю.

— Хорошо. — Алексей оперся о президентский стол. — Давайте забудем всё, что я вам говорил о событиях в моем мире. Но, как военный человек, вы должны понимать, что Германия не выдержит войну на два фронта. Особенно если Восточный фронт будет держать СССР с его территорией и ресурсами. Гитлер будет обречен с того момента, когда поссорится с Англией и Францией и получит единую границу с СССР. Даже если границы не будет, подмять несколько центральноевропейских стран, чтобы ударить по Гитлеру, для Сталина не проблема. Гитлер — битая карта.

— Не очень сильная карта, — поправил собеседника адмирал, — но в нужном раскладе… Если воспользуемся им для своей игры, мы можем усилиться.

— А потом лет сто будем отмываться от грязи, которая пристанет к нам из-за союза с этим чудовищем, — вспылил Алексей. — Кроме того, Гитлер нас может просто сдать Сталину за какие-то уступки.

— Вот поэтому мне и нужен ты, и нужны твои хорошие отношения с Черчиллем, — вставил адмирал. — Но хорошие отношения с Британией — это еще не готовность плясать под музыку из Лондона. Ладно, ступай. Удачи в Симферополе.

* * *

— Проходите, господин советник, — проговорил секретарь. — Рейхсминистр ждет вас.

Павел вскочил со стула, быстро поправил галстук, глубоко вдохнул и твердым шагом направился к распахнувшимся перед ним дверям кабинета. Сухощавый Риббентроп приветствовал его, встав со своего кресла за огромным столом, расположенным в центре гигантского кабинета. Из-за непомерных размеров помещения и находящейся в нем мебели небольшая фигура рейхсминистра почему-то выглядела комично. Павел поздоровался, пожал протянутую ему для приветствия руку и, следуя приглашению хозяина кабинета, сел на стул за длинным столом для совещаний.