
Онлайн книга «Можно и нельзя»
Я смотрю на себя и медленно говорю: — Пенелопа… Мельпомена… Кто такие эти тетки, я точно не знаю. Кажется, Мельпомена — покровительница муз, а Пенелопа — верная жена странствующего Одиссея. Дело не в том, когда они жили и были ли они вообще. Дело в их именах — длинных, странных, диковатых, как мое лицо, не объединенное общей темой, как мое настроение. — Пенелопа… Мельпомена… Потом я вздыхаю и думаю попроще. «Господи! — думаю я. — Ну нельзя же быть такой хорошей. Надо же быть хоть немножко плохой». Ресторан считался китайским, но музыка в нем была европейская. На помосте собрались шесть патлатых музыкантов. Впечатление, что они не работают, а веселятся в собственное удовольствие и сообщают это удовольствие всем вокруг. — Лови кайф, — сказал Александр. — Что? — мне показалось, что он говорит по-испански. — Слушай, — перевел он, — и старайся получить удовольствие. Я не умею «стараться получать удовольствие», но на всякий случай согласно киваю головой. Возле меня локоть Александра и его профиль с аккуратным ушком. Я смотрю на него, как на предмет обожания Софки, и от этого чувства мне нежно и грустно. — Как тебя зовут? Он наклоняется ко мне. У него такое выражение, будто я сломала ногу и что-то у него прошу. А он наклонился с величайшим состраданием к моему несчастью, вниманием к просьбе и готовностью тут же ее исполнить. Видимо, ему неловко, что он позвал меня в соучастницы, отсюда этот взгляд. — Как тебя зовут по-испански? — Алехандро. — А сокращенно? — Сача. В испанском языке нет буквы «ш». В самом деле, а почему он меня позвал? Я достаточно знакома, чтобы ко мне можно было обратиться за подобным одолжением. И достаточно незнакома, чтобы это стояло между нами в дальнейшем. — Скажи мне что-нибудь на твоем языке. Он задумался, что бы такое сказать. Потом заговорил. В его речи действительно не было ни одной буквы «ш». Слова сыпались, отскакивали от зубов. Казалось, что они формируются не в глубине гортани, а где-то между губами и зубами. Я посмотрела в его лицо и увидела, что его речь похожа на его щеки и глаза. — Что ты сказал? Переведи. Подошел официант. Александр заказал почти все меню сверху донизу. Я поняла — он широкий человек. А в широких людях много умещается. И хорошего, и плохого. Наконец появились он и она. Она — высокая блондинка, вьющаяся и улыбчивая, вся в летящем шелке волос. Уголки губ и глаз приподняты кверху и будто бы готовы взлететь. Он славный, но немножко задрипанный. Из игоревистов. Она кивнула мне со счастливым выражением, а потом точно с таким же выражением уставилась на Александра. — Познакомьтесь, — она представила своего мужа. Александр представил меня. Все сунули другу другу ладошки и перечислили имена: Лиля, Славик, Александр, Вероника. — Имя Вероника произносится с ударением на «о», — поправил меня Славик. — От города Верона. — А ты откуда знаешь? — Лиля с удивлением уставилась на мужа. Он на нее, и они некоторое время рассматривали друг друга. Чувствовалось, что процесс взаимного узнавания у них еще не завершился. Когда Лиля произносила слова, то ее губы смыкались на согласных с наивным и трогательным выражением. А глаза были раскрыты только для добра и удивления. В ней было что-то завораживающее, я смотрела на нее, как змея на дудку заклинателя. — Вы учитесь? — спросила Лиля. — Я портниха, — ответила я. Далее я должна была поинтересоваться родом ее деятельности, но я не стала спрашивать. — А меня вызвали на конкурс «Алло, мы ищем таланты». Я должна была спросить насчет талантов, но воздержалась. А вдруг не нашли… — У меня был неудачный репертуар, — сказала Лиля. — Просто ты не умеешь петь, — сказал муж. — Конечно. Ты никогда не находишь во мне никаких достоинств. Тебе любая лучше, чем я. — Ну почему же? — возразил Александр, хотя это должен был сказать муж. — Эта, из Казани, и вовсе петь не умеет. Истеричка, да и все, — обиженно сказала Лиля. — Просто у нее был подходящий репертуар. — Она понравилась всему жюри, — дипломатично сказал Александр. Подошел официант, заставил весь стол яствами. Александр положил мне на тарелку китайскую закуску: зеленые яйца, стухшие каким-то особенным, китайским образом, и к ним водяных червей. — Сплошные калории, — объяснил он. Славик разлил водку по рюмкам. Все подняли рюмки и сдвинули взгляды: летящие глаза Лили, испанские глаза Алехандро, неприкаянные мои глаза и равнодушные — Славика, под пеплом вежливой скуки. — За знакомство, — определила Лиля. Все молча выпили. На вкус тухлое яйцо оказалось именно тухлым яйцом, и ничем иным. А черви в соевом соусе пахли сыростью. Александр стал рассказывать Славику о жюри, о конкурсе, о талантах и о взаимосвязи этих трех категорий. Он говорил увлеченно, слегка подобострастно, как бы оправдываясь за неуспех Лили. Славик слушал, его лицо было внимательным и деликатным. Он, казалось, отодвигал подобострастие Александра и даже суть вопроса о конкурсе. Оставлял только суть самого Александра и был вежливо снисходителен к этой сути. Лиля смотрела по сторонам с наивным и рассеянным выражением. Я сидела и честно выполняла свою роль крыши. Человек, которого берут для вида, называется «крыша»… Я — крыша Александра. Славик — крыша Лили. Вернее, не крыша — а зонтик. Она держит его при себе на случай дождя или жары. А когда хорошая погода, то складывает и прячет в сумку: Лиля бегает по жизни с зонтиком и ищет себе дом. Подошел какой-то хмырь и позвал ее танцевать. Она поднялась из-за стола, но не сразу, а сначала потянулась, задвигала талией, как бы вывинчивая ее из бедер. Потом отделилась от стула и пошла. Все мужчины в зале перестали жевать, смотрели на Лилю и посылали ей вослед и навстречу мощные флюиды. Воздух был плотный от флюидов, и Лиля шла медленно, разводя флюиды руками, плечами, коленями. Ее движения были замедленные и гибкие, как у кошки. Славик безучастно смотрел ей вслед, а Александр положил руку на спинку моего стула, как бы говоря: у тебя — твое, а у меня мое, и твоего мне не надо. Музыканты обрадовались и застучали как бешеные. Все запрыгали, и Хмырь запрыгал, а Лиля стояла неподвижно, с опущенным глазами, как бы вбирая в себя ритм. |