Книга Можно и нельзя, страница 49 – Виктория Токарева

Равнодушие к комфорту — наследие «совковых» времен. Но и бескорыстное служение науке — тоже оттуда. Из «совка».

— Как у тебя дела? — спросил Костя.

Они с Мишей виделись редко, но от разлуки дружба не портилась, не засыхала. Каждый раз при встрече Косте казалось, что они расстались только вчера.

— Мама лежит, наука стоит, — сообщил Миша. — Финансирование нулевое. Половина лаборатории в Америке. Живут под Сан-Франциско. Чуваев уехал на прошлой неделе. А туберкулез вернулся.

— Кто? — не понял Костя.

— Не кто, а что. Туберкулез. В девятнадцатом веке назывался чахоткой.

— Но ведь изобрели пенициллин… — вспомнил Костя.

— Пятьдесят лет назад. Туберкулез приспособился. Мутировал. И вернулся. Грядет чахотка двадцатого века.

— Что же делать?

— Мы посылали письмо президенту. Я разговаривал с Харитоновым…

Миша замолчал. Потом очнулся.

— Выпить хочешь? — спросил он.

Костя заметил, что женщины всегда предлагают поесть, а мужчины — выпить. Костя вспомнил, что он без машины, а значит, может выпить.

Вышли на кухню. Жена — ее звали Сильва — сварила сосиски. Разогрела заранее приготовленную вермишель.

Сосиски были пересолены.

Изначально плохое мясо, и в него добавлена соль.

Крупный ученый жил в бедности, ел дешевые сосиски. А мог бы уехать под Сан-Франциско, иметь дом с бассейном. А его мама сидела бы в шезлонге, на лужайке перед домом. И ее руку лизал бы черный дог. Но для Миши самым главным был мутирующий туберкулез.

Миша разлил водку по стаканам. Выпили.

— Так что Харитонов? — напомнил Костя.

— Харитонов сказал, что сейчас страна летит в пропасть и надо подождать… Они могут лететь еще семьдесят лет. У нас ведь все по семьдесят лет.

— А ты не хочешь уехать? — спросил Костя. — Какая разница, где бороться против туберкулеза?

— Разница, — отозвался Миша.

— Почему?

— Я там ничего не придумаю. Я только здесь могу работать. В этой комнате. У меня здесь мозги вертятся. А ТАМ стоят.

— Но ты же не пробовал…

— А зачем пробовать? Я и так знаю. Рыбы живут в воде, птицы в небе, а русские — в России.

— А сколько тебе надо денег? — спросил Костя.

— Много.

— Что такое «много»?

— А почему ты спрашиваешь?

— У меня спонсор есть. Он может дать.

— Спонсор — не идиот. Деньги вернутся не скоро. А может, и никогда. Просто люди перестанут умирать от туберкулеза. Харитонов тоже спросил: «Когда вернутся деньги?» Если бы я ему сказал: «Завтра», — был бы другой разговор. Никого не интересует здоровье нации. Всех интересуют только деньги.

— А сколько стоит твоя программа?

— Да я не о всей программе. Мне бы только достать биологический продукт антибиотиков.

— Что? — не понял Костя.

— Бактерии, грибы — природный антибиотик. Они вырабатывают вещество, которое защищает от окружающих бактерий…

— Это дорого? — поинтересовался Костя.

— Если учитывать приборы, химическую посуду, труд лаборантов, то в сто тысяч можно уложиться.

— Сто тысяч чего?

— Ну не рублей же… Я обращался в банки, мне говорят: кризис.

Костя принес из прихожей сумку и стал выкладывать на стол пачки. Миша смотрел с ужасом, как будто увидел привидение.

— Откуда это у тебя? — шепотом спросил Миша.

— Я получил наследство.

— Откуда?

— У меня дедушка в Израиле. У него там нефтяная скважина.

— А разве в Израиле есть нефть? — удивился Миша. — По-моему, ты врешь.

— Какая тебе разница? Дело ведь не в нефти, а в деньгах.

Костя отодвинул в сторону десять пачек. Миша смотрел задумчиво.

— Я думал, что ты русский…

— Я русский.

— А дедушка в Израиле откуда?

— А там тоже много русских. Все живут везде.

В кухню вошла Сильва. Застыла при виде денег. Но ненадолго. И ни одного вопроса. Вышколенная, как гувернантка в богатом доме. Собрала посуду со стола и сложила в раковину.

— Я завтра же закажу Шульцу штаммы, — объявил Миша.

— Шульц — это кто? — спросил Костя.

— Немец.

— Хорошо, — одобрил Костя. — Шульц не украдет.

Миша разлил остатки водки. Сильва поставила на стол магазинное печенье. Вышла.

— Мистика какая-то… — проговорил Миша. — Я всегда знал, что мы выкрутимся. Случится чудо… И вот оно — чудо.

— У меня к тебе просьба: не говори никому, где ты взял деньги.

— Не скажу, — пообещал Миша.

— Поклянись.

— Клянусь.

— Чем?

— Честным словом.

Мишиного честного слова было вполне достаточно.

— Я пошел. — Костя поднялся.

Миша не хотел расставаться сразу, резко. Это все равно что резко затормозить, и тогда можно удариться головой о стекло.

Миша продлевал расставание, как бы плавно тормозил.

Вместе вышли во двор. Зимой смеркается рано. Сумеречное освещение было очень красивым. Все четко, как через темное стекло.

— Чудо только маскируется под чудо. А на самом деле — это проявление справедливости, — сказал Миша.

— А ты считаешь, справедливость есть? — серьезно спросил Костя.

Чужие деньги попали к Косте. Он их раздает широкой рукой. Разве это справедливо?

А может быть, как раз справедливо. Скорее всего это деньги, полученные от фальшивой водки или от наркотиков. Иначе откуда такие бешеные суммы у таких молодых людей? Пусть лучше они попадут в руки теще, которая всю жизнь работала на эту страну и не получила от нее ничего, кроме нищенской пенсии. Бедную тещу использовали и кинули, как теперь говорят. И науку кинули. Значит, Костя частично восстановил справедливость.

— Конечно, есть, — сказал Миша. — Ведь свалили памятник Дзержинскому.

— Через семьдесят лет…

— Это лучше, чем никогда, — возразил Миша.

Фон неба темнел и постепенно растворял в себе дома и деревья.

«Как время, — подумал Костя. — Все в себе растворяет. Целые поколения…»

Вдруг зажглись фонари, и стало как-то театрально.

— Я хотел тебе кое-что сказать… — начал Миша.

«Сейчас скажет, что у него есть другая женщина», — испугался Костя.