Онлайн книга «Аниматор»
|
Я приподнимаю простыню и несколько секунд смотрю в мертвое лицо. Мне важно увидеть его до самых первых слов информатора. Слова информатора должны ложиться на зримый образ. Вернувшись к столу, нажимаю клавишу. Щелкает замок, и дверь напротив медленно отворяется. — Можно? — звучит дрожащий голос. Женщина лет пятидесяти (серый костюм — юбка-жакет, белая блузка, черный кружевной платок на голове) нерешительно ступает в проем и делает два шага. Она косится в сторону подъемника, где лежит тело. Третий шаг уводит ее чуть в сторону от верного направления — инстинкт подсказывает ей держаться подальше от покойника, и она невольно шагает по дуге. — Прошу вас, садитесь. Анна Дмитриевна? — уточняю я (так написано карандашом на верхнем поле карточки). — Да… — Соболезную вам. Она садится. Потом склоняет голову и всхлипывает. Когда оставляет попытки натянуть на толстые колени вытертую юбку, ее пальцы теребят носовой платок. Мы молчим. Проходит положенная минута. Я откашливаюсь и спрашиваю: — Вы были женой Василия Никифорова? Анна Дмитриевна снова кивает. — Расскажите мне о нем, — прошу я. — Вспомните самое важное, что с ним связано. Смотрит испуганно. — Самое?.. — Да, да, — подбадриваю я. — Что это было? Тот же испуганно-непонимающий взгляд. — Может быть, ваша любовь? Пугается. — Или рождение детей? У вас есть дети? — Есть, да… Петя… то есть он… отчим он ему был. Кусает губы. Старается не смотреть в ту сторону, где лежит тело. Но оно чем-то притягательно — вновь и вновь ее взгляд неуверенными шажками, словно ощупью, бредет туда; наткнувшись, испуганным скачком возвращается обратно. — М-м-м… Он был добрым человеком? — Он?.. да… он добрый был… — произносит Анна Дмитриевна с той влажной хрипотцой в голосе, что обычно предвещает скорые рыдания. - Он всегда… и зарплату домой и… и купить если что… А то, что срок, так это он не виноват, — поясняет торопливо. Глаза распахнуты. Ей очень важно, чтобы я поверил: Никифоров не был виноват. — Его Голубенко подставил… Он начальником цеха, а Голубенко главбухом… Через него-то налево все и гнали, а Вася даже и не знал. А когда открылось, Голубенко-то сухим из воды вышел, а Васю на три года. Понимаете? — Понимаю. — А так-то он золотой, просто золотой человек был. Конечно, под горячую-то руку тоже… вспыльчивый, этого не отнимешь. Но отходчивый. Бывало, Петька достанет его… уж я и так между ними и сяк, чтобы не ссорились. Но все равно случается… Ну и что? Затрещину даст, да и дело с концом. Бывало, и мне за компанию перепадет, — смущенно улыбается. — Между мужем-то и женой, известное дело, не без этого. Или напьется да еще пиджак порвет. Бывало, скажешь ему: Вася, что ж ты, мол? Нет, я к примеру говорю. Тут-то вот и понесет! Батюшки-светы!.. — Она качает головой, как будто удивляясь пережитым страстям. — Но отходчивый, этого не отнимешь. Полыхнет, бывало, а через час уже и разговаривает, будто ничего и не было. А мужчины-то знаете какие бывают? Далеко ходить не надо. У сестры вон Виктор. У-у-у… Безнадежно машет рукой. — Так, так… Еще что-нибудь? — Да что еще-то? — переспрашивает она и вдруг, прижав платок ко рту, начинает негромко выть, качаясь в кресле. — Хорошо жили мы… по-человечески… несчастье-то какое, господи!.. Хотели к весне машину взять… все присматривался, какая что… Зачем он в щиток-то полез? На то электрики есть… Надо было по начальству: так и так, мол, электричество барахлит или что там… Нет, сам!.. Все сам!.. В прошлом году соковыжималку взялся чинить, а теперь ее ни в одной мастерской не берут, а она каких денег стоит! Все сам! Зла не хватает, честное слово!.. Воспоминание о соковыжималке становится серьезной преградой для вот-вот уже готовых, кажется, хлынуть слез. Анна Дмитриевна вытирает платком глаза и хмуро смотрит на меня. — Он любил вас? — спрашиваю я мягко. — Он-то? — Она задумывается. Губы снова начинают дрожать. — Конечно… любил… мы с ним душа в душу… Он и зарплату всегда домой, и если купить что… Вместе поедем в субботу на оптовый, он стоит с сумками, я по ларькам… Ну поворчит, конечно, не без этого… Нет, мы душа в душу. В Крым ездили в… В каком же году?.. Петьке шесть лет было. Ой, давно уж как… а как вчера, правда. Утром на пляж, на камушки… у нас камушки были. У всех песочек… нет, у нас камушки. Даже лучше. Грязи меньше. До обеда поваляемся, или Вася еще утром за баклажкой сходит, винцо под зонтиком потягивает. Я и не ругалась, что уж. Оно слабенькое, как квасок. И сама, бывало, стаканчик выпью. Вася-то и скажет: ну-ка, Нюра, выпей стаканчик, чтобы солнце ярче светило… Анна Дмитриевна замолкает и невидяще смотрит мимо меня куда-то в стену. Кажется, что по неподвижным глазным яблокам медленно плывут облака прошлого, набегают бирюзовые волны ее воспоминаний… В общем, негусто. И уже понятно, что большего не вытянуть. — Спасибо, Анна Дмитриевна. Вы можете идти. Она испуганно вскидывается. — Что? — Я говорю: спасибо. Вы мне очень помогли. До свидания. — Вы уж пожалуйста, — говорит она, беспокойно озираясь. — Уж я вас прошу. Мы в долгу-то не останемся. Уж Вася так хотел. — Я понимаю, да… Все, что в моих силах. — Бывало, подвыпьет и заводит. Вот, мол, хоронить тебя буду, Нюрка, так анимацию по первому разряду. Лучшего аниматора возьму, никаких денег не пожалею. Так, мол, ты мне надоела, что уж отпразднуем так отпразднуем, ты, мол, и не сомневайся… А и правда, у меня-то здоровье всегда слабое было, а он жилистый такой, крепкий… Конечно, обидно слушать, этого не отнимешь… а оно вон как вышло. Уж лучше бы я. — Рот снова кривится. — Лучше бы я, правда… Что я теперь? Кому нужна? Петька вырос, мотается из конца в конец, как цветок в проруби… Раз в полгода заглянет к матери — вот и вся радость… Уж вы пожалуйста! Она раскрывает ридикюль и шарит в нем растопыренными пальцами, не отводя широко раскрытых слезящихся глаз. — Больше-то мы не можем… ведь как дорого все по этой части… Я беру ее за локоть и довольно крепко сжимаю. Анна Дмитриевна приходит в себя. — Перестаньте, — говорю я мягко. — Не нужно. Я сделаю все, на что способен, Анна Дмитриевна. Не волнуйтесь. Рыдания. — Послушайте. Вы сколько в кассу заплатили? По прейскуранту? Она кивает. — Да, да… именно… и еще перекупщику двести… за очередь… |