Онлайн книга «Предатель»
|
То есть он честно прожил жизнь и вправе ожидать достойного ее завершения. Однако перед самой кончиной является ему не ангел, посланник Божий, а самый настоящий черт: рыжий, смешливый, с рогами. И, приветливо помахав хвостом, садится на край одра. — Зачем ты пришел, нечистый? — слабым голосом спрашивает умирающий. — Как зачем? — хихикает черт. — Душу твою забрать. — С какой стати? — противится партиец. — Я ангела жду. — Первым прихожу я, — терпеливо разъясняет бес. — И задаю вопрос. Ответишь — оставлю в покое. Нет — пеняй на себя. Готов? — Не знаю… — хрипит без трех минут покойник. — Зачем это?! — Порядок таков, — сухо отвечает черт. — Не скрипи, лучше соберись как следует. Это важное испытание. Или — или. Итак, знаешь ли ты, что такое ВНСП? Умирающий для начала теряет дар речи: он ждал чего-то важного, судьбоносного, а у него спрашивают расшифровку идиотской аббревиатуры. — Всесоюзный… научный… совет… переводчиков? — Это был твой первый ответ. Неправильно. — Временные нормы… строительства переездов? — Это был твой второй ответ, — отмечает вежливый черт. — Неправильно. — Высшая нервная санитарная программа? — в отчаянии гадает отходящий. — Это был твой третий ответ, — повышает голос нечистый, начиная от рогов до хвоста светиться багровым пламенем. — Неправильно! — А как же правильно? — стонет мертвец. — Все! На! Свете! Провокация! — ревет черт и с диким хохотом выхватывает из помертвелого тела залившуюся слезами душу… Бронников, бывало, трунил: ну что, Моцарт ты наш, навалял еще пару-другую опусов? Что тебе стоит! с твоей-то легкостью!.. Это наше сальерское дело, кислое да унылое: на заду сидеть ровно, бездарностью своей мучиться, строчить, вычеркивать… перечтешь — пот на лбу: все тупое, громоздкое, ни искры, ни мыслицы… всюду мнятся лишние слова!.. А вам-то, избранникам небес, что? Левым рукавом махнул — страница нетленки, правым плечиком повел — другая! Юрец грустно отшучивался. «Жили-были Моцарт и Сальер…» * * * Должно быть, Портос одиноко изнывал в мрачных подозрениях своей совершенной и окончательной заброшенности: все ушли, никого нет!.. точно, точно: бросили одного подыхать с тоски и голода!.. С визгом кинувшись в проем раскрывающейся двери, едва не сбил употелого хозяина с ног. — Тихо!.. сейчас пойдем. Обнадежив, потрепал за ухом; разгрузив сумки (картошка, зараза, загромоздила полприхожей: девять кило в трех пакетах, не шутка), прицепил собаку к поводку и пошел на рынок. По дороге думал о вчерашнем. Он не то чтобы сгорал от нетерпения, но раз по сто в день вспоминал, конечно: Шегаев читает. Два читателя уже отработали. Артем кое-что дельное присоветовал, но по мелочи. А после Юрцовых замечаний (семь страниц мелким почерком) почти месяц возился. Метод Рекле — режь-клей — не сильно помог, большие куски пришлось заново перепечатывать. Теперь Шегаев. Почти неделю уже. По складам, должно быть… все читают очень медленно… а если разобраться, что там читать-то?! Ждал-ждал, и, как всегда это бывает, ожидаемое случилось вчера как гром с ясного неба: открылась дверь, и вошел Игорь Иванович. Поздоровался, поставил сумку в угол и сел. Бронников с досадой понял: не дочитал. Если б дочитал, так сразу к делу… ничего подобного. Заговорили бог знает о чем, что на язык навернулось: как ныне в школе математику преподают, хороша ли собака редкой породы ягдтерьер (Шегаев года два назад ездил к какому-то своему лагерному товарищу в охотхозяйство и видел: мелкая, бесстрашная, пасть как у всех терьеров — крокодилья), стоит ли выписывать на будущий год «Новый мир» или уже никогда в этом журнале ничего приличного не появится… Бронников в очередной раз вздохнул о своем разговоре с Семен Семенычем (ну и впрямь: позвонил, поздоровался, спросил, как добрый товарищ, о самочувствии, о делах; не грозил, не стращал, к себе не требовал — чисто приятельская беседа получилась, будь она неладна; Бронников тоже вел себя более чем сдержанно, вежливо, если не сказать любезно; на том и распрощались, а в чем смысл, он не понял). Игорь Иванович понимающе покивал, вздохнул, заметив, что эта публика просто так ничего не делает, когда-нибудь суть дела прояснится. С поверхности выглядит очень мило, а вот что у них внутри заныкано, какие ходы задуманы, каким боком дело в любую секунду повернуться может — это вопрос. В любом случае, не к добру звоночек. — К докторам снова не хотелось бы, — улыбаясь одними губами, сказал Бронников. — Да уж чего хорошего, — согласился Игорь Иванович. Помолчал, о чем-то размышляя, потом вздохнул, потянулся за сумкой и вдруг (вот оно, как гром-то с ясного неба!) сказал: — Ну а что касается вашей рукописи… И достал из сумки папку. В ту самую секунду (как будто раньше не мог сообразить!) Бронников вдруг понял, какую страшную ошибку совершил он, до сих пор не переменив фамилию героя на какую-нибудь выдуманную. Кира когда еще советовала!.. «Игорю Ивановичу будешь давать? — Конечно. — Ему трудно твои выдумки с собой соотносить, переименуй. — Да разве выдумки? Все с его слов! — Вот увидишь». — Прочитали? — Вчера еще… Невыносимо тянет! Бронников заерзал. — М-м-м… Ну и как? — Кхе-кхе. Вынул из кармана трубку, задумчиво пососал мундштук. — Видите ли, Гера. Поймал его ожидающий взгляд и нахмурился. «Все! — с оборвавшимся сердцем подумал Бронников. — Не по нему! Вранье написал! Ах, что же делать, что делать!..» — Мне очень, очень понравилось, — с чувством сказал Шегаев. Бронников обомлел. — Вы напрасно, конечно, мою фамилию здесь оставили… — Да-да-да! Только что об этом думал! Напрасно, напрасно! — Из-за этого некоторые эпизоды мне трудно соотносить с реальностью… — Верно, верно… зря, зря!.. — …поскольку… — Да-да-да! — Гера, что с вами? — помедлив, удивленно спросил Игорь Иванович, глядя на него поверх очков. Бронников осекся. Откашлявшись, сказал через секунду: — Извините, Игорь Иванович. Продолжайте… — Да, значит… В рукописи я кое-какие замечания делал… Посмотрите, — раскрыл, листнул: — Вот так примерно. Галки ставил… а если пояснить надо, стрелку. А писал на обороте. Разберетесь… Закрыл папку, положил на кушетку. — Ну а как вообще? — с легким разочарованием спросил Бронников, покрутив в воздухе пальцами. — Читается? |