Онлайн книга «Мужская верность»
|
Консультант по Италии, молодой и образованный человек, позвонил мне на дачу и предложил подъехать в иностранную комиссию. Стояла жара, ребенка девать некуда, значит, надо брать с собой в город, мучить. – А зачем ехать? – спросила я. – Надо послать факс с подтверждением. – Ну и пошлите. Скажите: синьора согласна. – Хорошо, – легко согласился консультант. – Сегодня же отошлю. Билетами и оформлением писателей занимается иностранная комиссия. – Когда выкупать билет? – задала я практический вопрос. – Шестнадцатого. Во второй половине дня. – Шестнадцатого июня? – не поняла я. – Шестнадцатого июля, – поправил консультант. – А лететь когда? – Семнадцатого. Утренний рейс. – Почему так вплотную? А раньше нельзя? – У нас все так летают, – успокоил консультант. Значит, не я первая, не я последняя. Это успокаивает. Маленькое отступление. Моя знакомая сидела в очереди к онкологу. Надо было подтвердить болезнь или исключить. Она сидела и медленно плавилась на адском огне своего волнения. Рядом сидела женщина и читала. Книга была смешная. Она улыбалась. – А вы не боитесь? – удивилась знакомая. – А чего бояться? Вон нас сколько. Я что, лучше? Как все, так и я. Главное, чтобы несправедливость не касалась тебя в одиночку. Главное, как все. В компании. Значит, я до последнего дня не буду знать: лечу я или нет. Шестнадцатое июля. Шестнадцать часов. Билета нет. И женщины, которая занимается билетами (ее зовут Римма), тоже нет. – А что мне делать? – спросила я консультанта. – Ничего. Ждать. Я выхожу во двор и смотрю на ворота. Пошел дождь. Я раскрыла зонт и смотрю сквозь дождь. Появляется Римма. Она медленно, задумчиво идет, как будто сочиняет стихи. А может быть, и сочиняет. Дождь сыплется ей на голову, стекает каплями с очков. Римма видит меня и, чтобы не тянуть неопределенность, издалека отрицательно качает головой. Билета нет. Я обомлела. Раз в жизни судьба дает мне шанс. Я, правда, не знала – зачем пригласил меня великий Феллини, но приехала бы и узнала. А сейчас получается, что я не поеду и ничего не узнаю. Римма подошла ко мне. Я захотела заглянуть в ее глаза и возмутиться в эти глаза. Но глаз не видно. Стекла очков забрызганы, как окна. Римма целый день промоталась без обеда, устала, промокла и хотела есть. У меня шанс, а ей-то что с того? Я спросила упавшим голосом: – Что же делать? Римма пожала плечами и бровями, при этом развела руки в стороны. Жест недоумения. Забегу на сутки вперед: семнадцатого июля в десять утра в аэропорту города Рима меня встречали переводчица и шофер из гаража Беттони. Федерико Феллини ждал дома. На час дня был назначен обед. Самолет приземлился. Все вышли. Меня нет. Запросили «Аэрофлот»: такой на борту не было. В иностранную комиссию полетел тревожный факс: «Куда подевалась синьора Токарева?» Получили ответ: «Синьора прилетит в другой день и другим рейсом, поскольку ей не смогли достать билет. Чао». Валерио Беттони прочитал факс и спросил у переводчицы: – Скажите, а Токарева писательница? – Да, да, – заверила переводчица. – Известная писательница. – А почему ей не достали билет? Так бывает? – Значит, бывает. – А как это возможно? – снова спросил адвокат. Клаудиа развела руками и пожала плечами. Валерио Беттони снял трубку, позвонил Федерико и отменил обед. Русская задерживается. Ей не обеспечили билет. – А синьора Виктория эксриторе? – усомнился Феллини. – Да, говорят, что известный писатель. – Вы поздно сообщили? – Нет. Я послал факс за полтора месяца. – Тогда в чем дело? Беттони пожал плечами и бровями и отвел одну руку в сторону. Другой он держал трубку. Жест недоумения замкнулся. Все люди всех национальностей недоумевают примерно одинаково. Хотя почему примерно? Совершенно одинаково. Беттони положил трубку и посмотрел на переводчицу. – Умом Россию не понять, – вспомнила переводчица. – А чем понять? – спросил адвокат. В этом месте, я думаю, все человечество может подняться со своих мест, пожать плечами и развести руки в стороны. А теперь вернемся в иностранную комиссию. Это длинное одноэтажное строение, покрашенное в желтый цвет. До революции здесь размещалась конюшня. Потом из каждого стойла сделали кабинеты. Кабинеты получились крошечные, как раз на одну лошадь. Для начальников убрали перегородки. Получилось пошире – на две и даже на три лошади, в зависимости от занимаемой должности. В шестидесятые годы здесь размещалась редакция журнала «Юность». Отсюда, из этой точки, начинали свое восхождение Аксенов, Володарский, Фридрих Горенштейн – все те, кто и по сегодняшний день несут на себе русскую литературу в разных концах земли. Володарский в Москве, Горенштейн в Берлине, Вася Аксенов в Вашингтоне, Гладилин в Париже. Весело было в «Юности» в хрущевскую оттепель. Сейчас «Юность» выехала в просторное помещение на площади Маяковского. Что-то появилось новое (жилплощадь). А что-то ушло. А может быть, это ушло во мне. В бывшую конюшню переехала иностранная комиссия. Мы с Риммой вошли в стойло-люкс, к заместителю начальника. (Начальник в отпуске.) – Что же делать, – растерянно сказала я. – Меня будет встречать Федерико Феллини. Неудобно. Все-таки пожилой человек. Как будто в этом дело. Пожилых много, а Феллини один. – Да, конечно, – согласился заместитель и стал куда-то звонить, звать какую-то Люсеньку. – Люсенька, – нежно сказал он. – Тут у нас писательница одна… На Рим… На завтра… А на послезавтра? Заместитель поднял на меня глаза: – В бизнес-классе полетите? Я торопливо закивала головой. – Полетит, куда денется. – Заместитель загадочно улыбался трубке, видимо, Люсенька сообщала что-то приятное, не имеющее ко мне никакого отношения. Итак, я в Риме. В отеле «Бристоль». Я прибыла вечерним рейсом. Переводчица Клаудиа приглашает меня в ресторан: легкий ужин, рыба и фрукты. – А какая рыба? – спросила я. – Сомон. – А что это? |