Онлайн книга «Мужская верность»
|
Ты бы сказал: – Я думал, что ты моя Джульетта Друэ. – Джульетта Друэ была слабая актриса. Она служила идее искусства через другого человека. Через Виктора Гюго. А у меня есть свой талант и свое материнство. В этом дело. – Я думал, мы никогда не расстанемся, – сказал бы ты. – А мы и не расстанемся. У моего сына (в мечтах это был сын) половина твоего лица. Так что мы всегда вместе. Вот так я могла говорить с тобой, если бы послушалась Вальку. Но я не послушалась, и все стало развиваться по его сценарию. Валька – великий сценарист. Мы стали ссориться. Отношения не стоят на месте. Накапливается усталость. Ты подвозишь меня к моему дому и уже знаешь, что я не захочу сразу выйти из машины. Буду медлить. Ныть. И я медлю. Ною. Потом все-таки выхожу. Ты срываешь машину с места, как застоявшегося коня, и мимо меня проносится твой профиль над рулем. И я вижу по профилю: ты уже не здесь. Не со мной. Вечером ты мне звонишь. Я лежу в обнимку с телефоном. Мама смотрит на меня и говорит: – Дура. А он сволочь. В конце декабря грянул мороз, и моя машина заглохла в центре города, неподалеку от твоего дома. Я забежала в автомат, позвонила к тебе домой. Объяснила создавшуюся ситуацию. Спросила: – Не подскочишь? От моего дыхания шел пар и ресницы заиндевели. – Не подскочу, – ответил ты легким голосом. – Я пообещал Денису пойти с ним в «Орбиту». Я уже полгода обещаю, и все время что-то происходит. Денис – это младший сын. «Орбита» – магазин. Значит, Дениса отменить нельзя, а меня можно. Меня можно бросить в тридцатиградусный мороз на дороге – выкручивайся, как хочешь. Во мне что-то лопнуло. Я проговорила почти спокойно: – Когда ты сдохнешь, я приду и плюну на твою могилу. Я не ожидала от себя этих слов. И ты тоже не ожидал от меня этих слов. Ты замер, потом сказал: – Не говори так. У меня воображение… …Ты живо представил себе сырой холм на Ваганьковском кладбище, неподалеку от могилы Высоцкого. Я подъехала, оставила машину за оградой, а сама прошла на территорию кладбища. Подошла к твоей могиле, плюнула и ушла. О Боже… На другой день мы встретились у Вальки для работы. Валька должен был читать нам новый кусок. Отношения Джульетты и Виктора начинали уставать. Любовь тоже болеет и выздоравливает. Или умирает в мучениях. Ты разделся и повесил куртку. Я не смотрела на тебя после вчерашнего. Я тебя ненавидела. Не-на-ви-де-ла. Потом все-таки подняла глаза и увидела: над твоей бровью малиновая полоса, как будто приложили утюг. – Что это? – спросила я. – Сосуды рвутся, – грустно ответил ты. И у меня самой что-то порвалось внутри, и жалость пополам с любовью затопила грудь. Я обняла тебя, прижала, прижалась сама. Сказала тихо: – Прости… Я ненавидела себя за мелочность. Ну, не родила… Ну, проторчала час на дороге. Не умерла же. И даже если бы и умерла. ВСЕ можно положить к ногам любви. Даже жизнь. – Прости, – снова сказала я. Ты стоял – покорный и доверчивый, как ребенок. * * * Через неделю мы опять поругались. Это было в гостях. Хозяин дома подарил мне Библию. Хозяин дома был иностранец, делал бизнес на русском православии, вернее, на церковном песнопении. Он возил церковный хор по городам Европы и очень неплохо зарабатывал. Но дело не в нем, а в Библии. Хозяин дома протянул мне Библию. Ты цапнул ее, перехватил, положил на свой стул и сел сверху. Как бы шутливо определил: МОЕ. Шутливо, но отобрал. Я шутливо столкнула тебя со стула и забрала книгу. Ты ничего не сказал, просто посмотрел очень внимательно. Твоя собака не слушала команду. Не повиновалась. Такую собаку надо менять. Я все чаще ненавидела тебя. Если раньше между нами была любовь – любовь, то теперь любовь – ненависть. Как коктейль «Кровавая Мери», когда водка смешивается с томатным соком. Меня пригласили во Францию сниматься в кино. Однажды вечером позвонил человек по имени Жан-Люк, предложил роль, контракт и сказал, что вечером мне завезут сценарий. Я готова была сказать «да» сразу, независимо от роли и суммы гонорара. Я хотела поменять картинку за окном и выплеснуть из себя «Кровавую Мери». Ты спросил: – А как же Джульетта Друэ? Я ответила: – Джульетта – дура. А Виктор – сволочь. Ты удивился: – Почему? – Потому что он эксплуатировал ее чувство. А она разрешала. И всю жизнь проторчала в любовницах. – А могла бы выйти замуж за офицера в синей майке и варить ему фасоль. – А что, существуют только таланты и бездари? Черное и белое? А середины не бывает? – Середина между черным и белым – это серый цвет. Серость. Впоследствии я убедилась: ты был прав. Но это впоследствии. А сейчас я хотела чего-то еще. Наша любовь была похожа на переношенный плод, который уже не умещается во чреве и задыхается, а ему все не дают родиться. Я перестала себе нравиться в твоем обществе. Ты смотрел на меня внимательно. Твоя собака перебегала на чужой двор. Любовь и ненависть составляли всю мою жизнь. Мои ссоры с тобой – не что иное, как борьба за тебя. Я бунтовала, потому что подтягивала тебя к своему идеалу. Но ты не стал подтягиваться. Ты исповедовал «систему собак». Тебе легче сменить собаку, чем подтягиваться. И ты бросил меня в конце концов. Ты позвонил мне, как обычно, и сказал: – Наши отношения зашли в тупик. И продолжать их – значит, продолжать тупик. – Ты хочешь со мной поссориться? – спросила я. – Я хочу с тобой расстаться. – Нет, – растерялась я. – Нет… Я хотела закричать: «Не-е-ет!!!» Я закричала бы страшно, так, что вылетели бы стекла из окон. Так кричат люди, которые срываются в пропасть. Но в это время в дверь постучали, и вошел Жан-Люк. – Привет, – сказал Жан-Люк, потому что не умел выговорить русского «здравствуй». Семь согласных букв на две гласных были ему не под силу. – Как хочешь, – сухо сказала я в трубку. – Я не возражаю. Ты ожидал другой реакции и обиделся. – У тебя будет все, – сказал ты. – Но не будет меня. И тебе будет очень плохо. – Хорошо, – сухо повторила я. – Я не возражаю. |