Онлайн книга «Ангел Спартака»
|
* * * — Здравствовать и радоваться! — отчеканил конный декурион, появляясь в дверях. — Докладываю! Прибыл. Да! Могу ли приветствовать сиятельную Фабию... — Замок, — кивнула я. — И задвижка тоже. Здравствуй, Феликс. Заходи. Гай Фламиний, уже устроенный мною на табурете возле окна, на «Здравствуй!» не сподобился. Впрочем, его негромкое ворчание можно было истолковать и так. Оглянулась. За окном солнышко светит, под окном — шум голосов. Душновато, жарко. Летний капуанский денек, самый обычный. И два героя — в моей комнате и не на привязи. Делать нечего, сама позвала! Аякса нет. У одноглазого своя служба. — Прибыл! — повторил Феликс Помпеян, справившись с задвижкой. — Приветствовать... — Хозяйки нет, — вздохнула я, сообразив, что даже не придумала, куда деть ее, сиятельную. — И не будет. Пока. Поглядела на клепсидру — кончилась вода, а перевернугь не догадалась. Ничего, солнце не за тучами, можно и по солнцу. — Пойду, наверно, — поэт выразительно взглянул на Феликса, затем на меня. — Надо... Ох ребята, ребята! И не скажешь, не объяснишь. — Не надо! — отрезала я голосом, что у твоего центуриона. — в городе очень жарко. Душно. Будем сидеть здесь! Ты будешь... читать стихи. Ясно? А мы с Феликсом слушать. О кувшине вина я не забыла — озаботилась. Потратилась на фалернское ради такого случая. И об омаре вовремя вспомнила, послала мальчишку в ближайшую лавку. А то обидно, два раза показали, ни разу не пробовала. Вот он, красавец, клешней грозит! — Стихи? — Брови декуриона полезли вверх. — Стихи — песня. Служат. Нет. Служит. Подъем боевого духа Да. Исполняется каждый день. На строевой подготовке Петь полагается громко. Да! Команда: «За-пе-вай!» Бедняга Гай застонал, и я поспешила вмешаться: — Сейчас ты, Феликс, нальешь всем вина... Нет, я сама налью, а то ты перепутаешь. Вино хорошее, вода горная со снегом, мы сядем, потом Гай будет читать свои стихи... То ли показалось, то ли парни и в самом деле переглянулись? Первый кубок я перелила. Вроде и вина в меру плеснула, и воды, но только растеклась лужа по столу — красная, вперемежку с тающим снегом. Помянула я Плутона с Цербером, поискала глазами тряпку... — Папия! Ребята стояли рядом, плечом к плечу. Как подошли, не услыхала. — Случилось? Хозяйка обижает? Да? Помочь? — Папия, что с тобой? Что мы можешь сделать? Не слепые они, конечно. Только что ответить? Что я просто не хочу завтра обмывать их трупы? — Ничего не случилось, мой Гай! Ничего не случилось, мой Феликс! Пока. А чтобы совсем ничего не случилось, вы сделаете то, о чем прошу. — Стихи, — кивнул декурион. — Слушать. Вино. Пить. Да! — Стихи, — согласился поэт. — Если хочешь, Папия, можем спеть. Хором, по команде: «За-пе-вай!» — Хором?! — Глаза конного декуриона загорелись. — По команде? — Начнем с омара, — решила я, заставив себя улыбнуться. — Омар! — послушно кивнул Феликс. — Панцирь. Защитное вооружение. Как у легионеров. Да. Нет! Лучше. Удобнее. Вкусно! Я поглядела на омара, но тому было уже все равно. * * * ...Струг бил в струг, полосуя гладь Форкиады; Ноги обув в зубы копий, Взбычив лоб, Рвались они смять сосновые руки весел... Петь не стали, зато стихи оказались о войне. Странные стихи! Гай пытался объяснить про особенности языка, про то как пришлось возиться с переводом. ...А когда, размыканные, зияли ладейные тела Боковинами в опоясках льнов — То иных доковеркивал новый гром, А иные стремглав шли вглубь, Обезблещенные хватким железом. Опетленный Арес, взнузданный в огне, Твердым древком Взлетал из рук и падал меж тел. Трепеща на ветру оперением. Смерть Нес полновес свинца. Тимофей Милетский исхитрился. Грек, понятно, кто же еще? Как о такие строчки («особенности языка»!) мой Гай собственный язык не сломал? Но звучало страшно. «Смерть нес полновес свинца...» В напор и в отпор наш и вражий строй Вплавь резал грудь Амфитриды В венце из рыб, меж мраморных крыл. Врушивался в рот Пенный вихрь не Вакхова питья, Полое захлестывая снедалище. Горлом изрыгая соль, Криком, как визг, и мыслью, как бред, Сквозь скрежет зубов вдосталь клял он Море, сокрушителя тел. Давняя битва у острова Саламина. Греки против персов, корабли против кораблей, сила — против иной силы. Пенный вихрь не Вакхова питья захлестывает горло тонущих, заглушая предсмертные проклятия. Смерть, смерть, смерть. Но уже расточалась в бег Торопливая вражеская сила; Шеями вперед гибли струги, дробясь о мель; Рвались из рук Черные ладейные ноги, В челюстях крушились Мраморными брызгами дети ртов, Было море в трупах, как небо в звездах. Не выдержала, подошла к окошку. Высоко стоит солнце, за шестой час перевалило. Вино еще есть, стихов у Гая тоже хватит. Только бы Аякс не сплоховал! Ничего, он взрослый, видал виды, не станет зря подставляться. А разве можно так: «Было море в трупах, как небо в звездах»? Гадость какая! Но... Запомнилось! Ослепшие, бездыханные, Щекотали трупы волны, бременили берега. А там, на песке, дрогла нагота, Кипели слезы С криком и стуком рук о рук, С похоронным стоном О земле отцов. Пуста клепсидра, на застеленном ложе — ненужная уже тряпичная груда. Туники, паллы, гиматии... Вино с омаром — поминки по сиятельной Фабии Фистуле. Недолго прошустрила она в славном городе Капуе, обидно даже. Но кто знает, может, еще и воскреснуть доведется? Но не сейчас! А как пал сирий в бою Пажитных насельник Келен Пред железным рубителем эллином, И заворотило его за волосы горлом вверх — Он обвил молящей рукою сгиб нависших ног, Он заплел язык азийский эллинским, Он сломал чекан печати на устах своих, След следя ионийских слов: «Я меня тебя как? Какое дело? Никогда обратно: Вести сюда мой; Больше, отче, нет, нет, Никогда воевать сюда!..» Хорошо читает Гай! Даже Феликс заслушался, замер, губу закусил. Хорошие парни, хорошие римляне. |