Книга Дракула бессмертен, страница 23 – Дейкр Стокер, Йен Холт

— Тогда первым же пароходом я возвращаюсь в Америку, — заявил Бэрримор, после чего развернулся и нетвердым шагом двинулся к выходу из зала.

— Мистер Бэрримор, вы осознаете, что делаете? — крикнул Стокер ему вслед. — Ведь и Нью-Йорк вам пришлось покинуть, потому что ни один театр не желал брать на первые роли пьющего актера.

Джон Бэрримор, помедлив, обернулся к Стокеру:

— Думаете, человек моих дарований нужен только в вашем театре? Я еду в Калифорнию — мне предложили роль в кинокартине. Попомните мои слова, об этой минуте вы будете жалеть до конца своей жизни.

Квинси видел несколько таких картин в парижском синематографе. Развлечение не самого высокого пошиба; непостижимо, почему серьезный актер связывает с ним такие надежды. Из-за отсутствия звука артистам приходится отчаянно переигрывать, чтобы донести до зрителя смысл своих действий.

На выходе Бэрримор столкнулся с Квинси.

— Смотри, куда идешь, мальчишка, — пробормотал он.

— Извините, мистер Бэрримор.

Громко хлопнула дверь, и великого Джона Бэрримора как не бывало. Квинси с ошарашенным видом застыл на месте.

Дин и Стокер во все глаза смотрели на него.

— А вы, черт побери, кто такой? — прогремел Дин. — Как вы попали на закрытую репетицию?

— Простите, я пришел раньше назначенного времени… У меня встреча с мистером Гамильтоном Дином, — пояснил Квинси.

— Ах да. Тот паренек, который хотел у нас стажироваться. Как вас зовут?

— Квинси Харкер.

Стокер будто муху проглотил.

— Скажите, я не ослышался? — продолжил Квинси. — В вашей пьесе действительно есть персонаж по имени Джонатан Харкер, юрист?

— Да. А в чем дело? — рявкнул Стокер.

— Моего отца зовут Джонатан Харкер… и он юрист.

Несколько минут спустя все трое сидели в тесном кабинете Стокера. Одну из стен украшали афиши в рамках, запечатлевшие время царствования в театре «Лицей» Генри Ирвинга. На лице Стокера отразилось беспокойство, когда Дин протянул Квинси книгу в ярко-желтой обложке, на которой красным шрифтом было напечатано:

Брэм Стокер

ДРАКУЛА

— Надо же, стать героем в романе… Отец мне ничего не говорил, — заметил Квинси, перелистывая страницы. Томик в его руках доказывает, что отец лицемерит, неуважительно отзываясь об искусстве. Вот так новость! В голове юноши роились бесчисленные вопросы. И все же… Квинси прикусил язык. Ему не хотелось испортить первое впечатление о себе, подобно Бэрримору пренебрегая устоявшимися правилами театрального этикета. Смиренный стажер не станет закидывать управляющего и постановщика вопросами, если хочет удержаться на своем месте… а ведь Квинси еще даже не приняли на работу.

Стокер выхватил книгу у него из рук.

— Что за чушь! — рыкнул он. — Я позаимствовал имя у художника-декоратора, который работал у нас в восьмидесятые годы, Джозефа Харкера. Все же, что касается вашего отца — чистое совпадение.

— Согласись, Брэм, совпадение из разительных, — вставил Дин.

— «Дракулу» создал я, и все в этой книге мой вымысел.

— Никто и не утверждает обратного, — сказал Дин. — Хотя, помнится, ты в свое время потребовал устроить публичное чтение романа, чтобы подтвердить свое право автора. До сих пор не понимаю зачем.

— Тебе достаточно осознать, что авторские права принадлежат мне, — огрызнулся Стокер и тут же гневно обратился к Квинси: — Простите, молодой человек, театру «Лицей» в данное время стажеры не требуются. Спасибо, что пришли.

— Но мистер Стокер…

Стокер двинулся к выходу. Дин удержал его за руку и прошептал:

— Брэм, мы отстаем от графика. Сейчас любая помощь очень кстати. Бюджет превышен, а персонала не хватает. Кроме того, сегодня мы лишились ведущего актера.

Квинси вдруг вскочил на ноги: его озарила блестящая мысль.

— Возможно, я знаю средство, которое позволит разрешить ваше затруднительное положение. — Оба мужчины обернулись. Вот он, шанс! — Что, если я приведу к вам величайшего актера современности? Человека, о котором критика пишет: «Когда он играет шекспировских героев, зритель готов поверить, что на самом деле роль им прожита — что ему приходилось утопать по колено в крови и сражаться в битвах».

— Вы говорите о Басарабе, — проронил Дин.

— Он мой друг. И я уверен: его имя на афишах обеспечит вам более высокие сборы, так что даже если вы и понесете дополнительные расходы, то они окупятся.

Дин в задумчивости поднял брови, размышляя над предложением, однако Стокер стукнул тростью по полу.

— Звездой пьесы уже стал Джон Бэрримор. И Бэрримор вернется! — Он зашагал прочь, ворча себе под нос: — У кинематографа все равно никакого будущего…

Когда Стокер уже не мог их услышать, Дин заговорил:

— Мистер Стокер запамятовал одну мелочь: мистеру Бэрримору понадобится не менее трех недель, чтобы добраться до Калифорнии. Даже если он осознает, что совершил ужасную ошибку, и возвратится к нам на коленях, мы к тому времени успеем разориться.

— Ну а Басараб сейчас в Париже — на дорогу уйдет не больше суток. Для меня ваш выбор очевиден.

Дин в упор посмотрел на Квинси; на несколько мгновений юноше стало не по себе.

— Вы человек слова, мистер Харкер? Вам можно доверять?

— Да, мистер Дин, разумеется.

— Хорошо. Тогда давайте вместе пообедаем. Полагаю, нам многое теперь нужно обсудить.

Quid verum atque decens, [34] гласил фамильный девиз семьи Стокеров. «То, что истинно и честно». Глава дома внушил эту максиму каждому из семерых своих сыновей, но в последние годы Брэму Стокеру становилось все труднее и труднее руководствоваться ею в жизни.

«Т'аnат an Diabhal», — выругался он на родном гэльском. Прежде чем возвращаться в кабинет, Стокер решил подождать, пока не уйдет этот тощий мальчишка, Квинси Харкер. К его вящему неудовольствию, тот удалился, судя по звукам, вместе с Дином. И направились они, вне всяких сомнений, в любимый паб Дина, «Старый чеширский сыр»… чтобы поговорить о Басарабе. Похоже, постановщик не собирался отказываться от этой идеи — его надеждам вопреки. Стокер всегда был очень основательным человеком, хотя со стороны и могло показаться, будто он меняет профессии без всякой системы. В действительности каждый его поступок составлял часть масштабного, хорошо продуманного плана. Когда в исполнение плана вторгались неожиданные переменные вроде Квинси Харкера, неизбежно накатывала тревога.

«Дракула» был для Брэма Стокера последней возможностью утвердиться наконец в роли писателя, осуществить заветную мечту, сохранить за собой театр. Теперь, когда его единственный сын вырос и покинул лоно семьи, Стокера ничто не тянуло домой. Даже общество прекрасной жены ему опостылело; любовь больше не навещала их супружеское ложе. «Лицей» оставался настоящим домом Стокера уже несколько десятилетий и людям наподобие Гамильтона Дина достанется только через его труп.