
Онлайн книга «Отель `Трансильвания`»
Губы его улыбались, губы — но не глаза. — Вам с детства внушали, что существа, мне подобные, боятся креста и трепещут пред ликом Господним. Тем не менее многие из нас лежат в освященной земле, под крестами, даже в церквах. Нет такого священного символа, который мог бы остановить нас, Мадлен. Я спокойно могу прикасаться к распятию, не испытывая при том никаких неудобств. Это тех, кто поклоняется дьяволу, страшат христианские символы. Это они, а не мы, не выносят крестов. Это их, а не нас, повергает в трепет один вид знаков силы Господней… Мадлен направила лошадь к мосту и, когда копыта испанки ступили на замшелые камни, натянула поводья. — А как насчет воды? — спросила она, повернувшись. — Она ведь должна вас пугать. Он тоже взошел на мост. — Не беспокойтесь, я защищен. Граф смотрел на Мадлен. Он снял треуголку, свернул ее и сунул под мышку. В рассеянном свете осеннего дня его волосы приобрели медно-каштановый цвет. — Да, кое-какие поверья соответствуют истине. Я действительно не могу перейти через бегущую воду. Но смотрите, — добавил он и топнул каблуком по камням моста. — Давным-давно я придумал эту уловку — наполнять каблуки и подошвы землей. Пока я обут — ни вода, ни солнце мне не страшны. Мадлен рассмеялась. — А я-то сочла, что вам хочется казаться выше чем есть! И все удивлялась, глядя на ваши громоздкие туфли. Напуганная этой вспышкой веселья кобыла вскинула голову и едва не взбрыкнула. Мадлен успокоила ее, ласково похлопав по шее. Граф тоже рассмеялся, лицо его прояснилось. — Мадлен, дорогая, я ведь и впрямь невысок. — Если я действительно вам дорога, все остальное не имеет значения. Голос ее дрогнул, граф удивленно вскинул глаза. Мадлен быстро спросила: — Когда? Отвечайте же, Сен-Жермен. Я жду вас и жду, я устала. Она помолчала и, не дождавшись ответа, повторила глухим голосом: — Когда? Отвечайте. Я совершенно измучилась. Вы ведь не можете вот так меня бросить? Сен-Жермен вертел в руках повод с таким видом, словно не понимал, как он к нему попал. — Мадлен, я… я забочусь о вас. Кровь… это лишь малая часть… вершина горы, уходящей в пучину. Если я вновь отворю ваши жилы… так скоро… — Он смешался, речь его прервалась. — Тогда отворите мне ваши. Пожалуйста, Сен-Жермен… во имя любви, о которой вы так хорошо говорите и о которой я, к сожалению, так мало знаю… Он зажмурил глаза, словно от боли, затем очень тихо сказал: — Нет. — Почему нет? — Она в нетерпении соскочила на землю. — Я ведь дарю вам себя. Почему бы и вам не ответить мне тем же? Его ответ был решительно резок. — Нет! — Почему? — Она стояла на гребне моста, преграждая ему дорогу. — Почему? Отвечайте! — Ну хорошо, — сдался он. — Попробовав моей крови, Мадлен, вы наверняка сделаетесь такой же, как я. Обратного хода не будет. Он ощутил сильное головокружение, какое всегда испытывал при виде бегущей воды, и отвернулся от речки. — Что в этом ужасного? — Мадлен приблизилась к Сен-Жермену и всмотрелась в его лицо. — Вы можете мне сказать, что в этом ужасного? — Одиночество. Он хотел отвернуться, она не давала, он принужден был смотреть ей прямо в глаза. Со времен Деметрис прошло два века, и ни одна женщина после нее не повергала его в такое смятение. У него были тайные, можно сказать односторонние, связи, порой напоенные чувствами, подобными тем, что внушала ему Люсьен де Кресси. Однако его избранницы не ведали, кто он и что он, они принимали его визиты за порождение собственных измышлений. Правда несомненно бы их потрясла и наполнила отвращением — как к себе, так и к ночному безгласному визитеру. Но Мадлен сама догадалась, кто он такой, и… не отпрянула, не ужаснулась. Она ищет с ним встреч, она добивается их, она не хочет внимать голосу разума. Он, со своей стороны, страшится ее потерять и в то же время надеется оберечь от собственных посягательств. Сен-Жермен сделал усилие и повернулся к Мадлен спиной. Поток под мостом грохотал непрерывно, словно нетерпеливый любовник, барабанящий в закрытую дверь. Заводь, в которую он вливался, была местами подернута рябью, но там, где вода оставалась гладкой, в ней отражались две лошади, мост и молодая темноволосая женщина. И… никакого намека на присутствие кого-то еще. — Одиночество? Только-то? — Она взяла его за руку и мысленно улыбнулась. Он не отпрянул — это хороший знак. Он все еще не оборачивался. — Вы не поймете. Бессмертие начинает восприниматься как наказание, а постоянная жажда — и пуще того. И то и другое становится ненавистным. — И что же? Чем это хуже той жизни, которая уготована мне? Разве без вас я в меньшей опасности, чем рядом с вами? Вспомните круг моих кавалеров, вспомните Сан-Дезэспор. Разве моя невинность — защита от Сен-Себастьяна? Куда вы толкаете меня, Сен-Жермен? Мягким движением она заставила его повернуться. — Неужто моя любовь ничего не значит для вас? Он попытался высвободиться, она не пустила. Он решился на крайность и выдохнул с горьким смешком. — Вы не первая. И не последняя. — Я это знаю. — Взгляд ее наполнился болью, но голос был тверд. — Я не дурочка, но вам-то что за печаль? Он мягко коснулся губами ее рта, поцелуй был почти невинным. Он ее ранил, он чувствовал, как она напряглась. — Я знаю одно: мое чувство к вам уникально. Во мне только вы. Простите меня, Медлен. Она обмякла и ткнулась лбом в его подбородок. — Боже, какое счастье. Молчите. Не говорите более ничего. Взглянув на тропу, Сен-Жермен с сожалением покачал головой. — Ваши родичи нас скоро нагонят. — Но у нас ведь есть еще время? — Нет, — он прикоснулся к ее щеке. — Я приду к вам, Мадлен. Как только вы захотите. После вашего празднества я к вам приду. Она судорожно схватила его за руку. — Обещайте! Он улыбнулся. — Вы — это я. А себя мне не обмануть. Она хотела сказать еще что-то, но он закрыл ей губы ладонью. Тогда она принялась целовать его пальцы и не унялась, пока не поцеловала каждый из них. — Смотрите же, Сен-Жермен! Девушка побежала к лошадке, но взобраться в седло без посторонней помощи не смогла. Руки, ее поддержавшие, подрагивали, но были крепки. И, к огорчению всадницы, не позволили себе даже крошечной вольности. — Благодарю вас, — холодно сказала Мадлен. — Взгляните туда, — виновато откликнулся Сен-Жермен, указывая на двух всадников, появившихся в отдалении. — Граф и графиня. Они уже тут. |