Книга Темные самоцветы, страница 94 – Челси Куинн Ярбро

Борис, осенив себя крестным знамением, засопел. Заверения Роджера были приняты им без восторга. Он обвел кладовую рассеянным взглядом, потом уронил:

— Задержка графа в Москве чревата смертельной угрозой. Как, впрочем, и его нахождение в пределах России.

Он не стал уточнять, кому именно угрожает опасность, но Лавелл понял его.

— Борис Федорович, — заявил он с решительным видом. — Я знаю, на какой риск вы пошли, согласившись помочь без вины пострадавшему графу. Но, подумайте сами, кому об этом известно? Только мне и Роджеру. А мы будем молчать.

— Не сомневаюсь, — отозвался Борис, дивясь простодушию англичанина и одновременно им восхищаясь. — Простите. Рискую не только я, но, безусловно, и вы. — Он помолчал, рассматривая ярлыки на коробках, потом снова заговорил: — Скажите графу, когда он придет в себя, что я выполнил его пожелание. Ксения Евгеньевна будет жить под Владимиром в загородном имении Николая Григорьевича Данилова. Он мой дальний родственник, и я с ним договорился. Его жена также согласна ее принять. Ксении Евгеньевне выделят дом — отдельный, с прислугой, и она будет жить там в своей воле на те средства, что граф поручил мне ей передать.

Роджер сгреб в сторону окровавленные лохмотья и поднял глаза.

— Хозяин будет вам очень признателен, — сказал он с поклоном.

Борис повел плечами.

— Тут не за что благодарить. Я делаю только то, что считаю нужным, и не успокоюсь, пока не смою пятно позора с имени твоего господина. — Он повернулся к Лавеллу: — И нашего с вами друга, Бенедикт.

— О! — воскликнул тот изумленно. — Это, конечно, весьма достойное устремление, но также и… дополнительный риск.

Борис вздохнул.

— То, что мы наблюдаем теперь, отнюдь не борьба против колдунов или иноверцев. Воюют бояре — друг против друга. Граф был попросту втянут в борьбу. Он пострадал… и в немалой степени из-за меня. А посему я вправе считать, что мне нанесли оскорбление.

Англичанин кивнул.

— Да, понимаю, это вопрос чести.

Ракоци попытался возразить им обоим, однако ему удалось выдавить из себя одно лишь беспомощное мычание. Тогда он попробовал протестующе воздеть руку, но, ошарашенный волной боли, вновь погрузился в небытие.

Роджер удалил с тела хозяина последние лоскуты доломана и призадумался, оглядывая рейтузы. Сильно располосованные, однако не сплошь, они являли собой некоторую проблему. Стягивать с переломанных ног их никоим образом было нельзя. Он завертел головой в поисках ножниц и удовлетворенно кивнул, когда те обнаружились на одной из ближайших полок.

Годунов между тем вновь нахмурился и озабоченно потер лоб.

— Скоро ударят колокола, я должен вернуться в Кремль. — Он хлопнул Лавелла по рукаву. — И вы не торчите тут долго. К вам могут явиться с расспросами, надо создать впечатление, что вы эту ночь провели у себя. Так будет спокойнее и для него, — он кивком указал на Ракоци, — и для вас, между прочим.

— Да, — сказал Лавелл. — Я понимаю.

— В таком случае разрешите откланяться. И вот еще что. Не пытайтесь связаться со мной, даже если это покажется вам необходимым. В случае чего я сам пришлю к вам посыльного. Ему будет велено предъявить вам иконку Маманта Каппадокийского. [12] Если таковой у него не окажется, гоните его в шею. — Борис энергично расправил свой пояс, местами испятнанный кровью. — Вы хорошо меня поняли?

— Да, — кивнул Лавелл. — Весьма.

— Тогда прощайте, и да смилуется над нами Господь! — Борис в последний раз оглядел распростертое тело и вышел из кладовой. Слышно было, как он шагает по складу, затем гулко хлопнула тяжелая внешняя дверь.

Роджер покосился на англичанина.

— Превосходный совет, доктор Лавелл, — сказал он на латыни. — Ступайте-ка восвояси и вы.

Лавелл горячо закивал.

— Конечно-конечно. Но до рассвета еще больше часа. И я… и мне… — Он смешался, не зная, как потактичнее выразить свою мысль.

— Вам хотелось бы быть с ним рядом в момент его смерти? — спросил сочувственно Роджер. Потом заявил с безмятежным спокойствием: — Он не умрет.

— Хотел бы я быть в том столь же уверенным, — пробормотал англичанин. — Его спина — это полная катастрофа. Как можно выжить с такими ранениями?

— Он выживет, — сказал Роджер. — С ним случались и худшие вещи. Но это не значит, что испытать нечто подобное следовало бы и вам. Ступайте, доктор. Я о нем позабочусь.

Лавелл поежился и посмотрел на окно.

— Ночь сейчас темная. Это нам на руку, а?

— На руку, — согласился покладисто Роджер.

— Завтра я буду здесь, чтобы проследить за погрузкой своего багажа. Тогда мы посмотрим, как ваш хозяин… как у него… — Он снова смешался и с неуклюжим полупоклоном выскользнул в дверь.

Роджер облегченно вздохнул. Теперь он мог без помех заняться чисткой хозяйских ран — самой болезненной и неприятной частью работы. Он и тут действовал умело и быстро, не реагируя на глухие стенания пациента; правда аскетическое лицо его всякий раз каменело, когда те возвышались до крика. Через какое-то время Ракоци вновь погрузился в беспамятство, перешедшее в глубокий целительный сон, как только слуга обернул его тело прохладной льняной тканью.

Тут ударили первые утренние колокола, пробуждая столицу России. Вскоре на складе должны были появиться конторщики и купцы. До их прихода следовало спрятать раненого, положившись в дальнейшем на оздоровляющее влияние родной для него карпатской земли. Осторожно взвалив на плечо недвижный продолговатый сверток, Роджер покинул кладовую и решительно зашагал в ту часть громадного помещения, где стояли приготовленные к отъезду повозки.

Вдруг в темном углу, мимо которого он проходил, послышался какой-то неясный шумок, и Роджер остановился. Покрепче обхватив левой рукой хозяйские ноги, он выдернул из-за пояса короткий клинок и угрожающе произнес:

— Ну, покажись, кто бы ты ни был.

Ответом была абсолютная тишина. Затем в том же углу кто-то сдавленно кашлянул.

— Я сказал, выходи! — Роджер взмахнул клинком. — Я все равно доберусь до тебя.

— Не надо, — произнес женский голос. Из темноты выступила закутанная в накидку фигура. — Незачем до меня добираться, Роджер.

Роджер готов был ко многому, но меньше всего ожидал увидеть жену своего господина. Он какое-то время стоял как вкопанный, потом спрятал клинок.

— Как вы здесь очутились?

— Я шла за тобой. Сказала челяди, что иду в Новодевичий монастырь. Никто не остановил меня. Они не посмели.